Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

Что свело вместе меня, учителя, Филиппа? Судьба? Скученность? Чушь все это. Находка медальона. «…алко… гре…»

У Паганеля был лорд Гленарван, «Дункан», земной шар и вся жизнь. У меня – я сам, домик и несколько часов. В лучшем случае – до рассвета. Нет, вряд ли.

Ах, как бы пригодился рояль в кустах. Впрочем, был он, рояль. План подземелья с крестиком. Мышеловка.

Обломив ветку, я стал прочесывать двор. Лозоходцы, инородцы и прочие мигранты обязаны еженедельно отмечаться у сотника, приводя доказательства своей непротивоправной деятельности, заверенные двумя представителями титульной нации.

Я ходил и слушал свое нутро, слушал и ходил, от дома до калитки, шаг в сторону, назад, по огороду, к летнему умывальнику. Раз дрогнуло что-то в душе, и я быстро-быстро сменил прутик на лопату. Почти угадал. Старая выгребная яма. Биолокация!

Я сел на скамеечку у порога. Солнце миновало низкий полдень и спешило на вечер. Самое время пустить слезу: прощай, милое, не свидеться нам более.

Приедет, глядишь, новый доктор, порадуется на домик, вскопанный огород, почти не тронутый запас угля, крупного кузбасского антрацита. Или не приедет, а через пару тысяч лет откроют геологи новое месторождение, организуют перспективный Нашугольинвест и начнут разрабатывать карман тогдашнего простака.

Я взял лопату и поспешил к угольной куче. Через полчаса стало ясно – объем будущего месторождения я переоценил. Уголь был навален поверх земляного бугра. Оказалось – погреб. Второй во дворе. Мне и в одном-то хранить нечего. Видно, во время безврачебности завезли уголь и ссыпали на погреб – вон как много получилось, а сэкономленное приватизировали. Хозяина не было, а за чужое добро душа у кого болеть станет?

Дверь в погреб оказалась прочной. Я с трудом освободил створки. Вниз вели каменные ступени. Хороший погреб, отличный. Я в погребах разбираюсь. Прямо специалист по погребам, ледникам, подвалам и прочим местам хранения съестных припасов.

Пришлось вернуться в дом за лампой. У входа я зажег ее, открутил фитиль до предела, гуляю, братцы. Угольная пыль осела, немало и на меня. Вылитый Аладдин.

Спуск вышел недолгим. Вторая дверь, тоже крепкая, вросла в землю. Хорошо, лопата близко.

Свежий ветер затекал вниз неохотно, лампа коптила. Наконец дверь свободна. Я распахнул ее и вернулся наверх. Пусть проветрится. А вдруг там тайная станция метро? Поди сыщи пятак.

Пора.

Подняв лампу, я шагнул в дверной проем. Ни метро, ни сундуков со златом, ни даже останков моего предшественника.

Погреб был пуст. Просторный, добротный, но пустой совершенно.

Стены и свод – известняк, пол земляной, неровный. Пахло пенициллином.

Я поднес лампу к стене.

Плесень, скудная голодная плесень проросла в камень. Опять всюду жизнь. Всюду, за исключением дальнего угла. Не хватило у плесени сил. Или кто-то обдал камень кипятком, ошпарил раз и навсегда. И на полу – след бочки мертвой воды.

Я рьяно начал копать. Не найду, так согреюсь.

Нехотя, неуступчиво подавалась земля. Пот выступил на спине, но стало зябче, холоднее, и, когда лопата, задев что-то, заскрежетала, я почувствовал не радость, а облегчение.

Но прошло полчаса, пока находка показалась целиком.

Прошло и облегчение. Черт знает что. Больше всего это походило на куколку, но размером с трехлитровый бидончик. А вес, вес – пуда три. Интересная бабочка из нее выползет.

Остатки брезента, в который это было завернуто, расползлись под руками.

Я попробовал поднять находку. Если это золото – по триста долларов за унцию, выходит… выходит… огромадные деньги выходит. Да.

Я переложил куколку в угольное ведерко и понес, ежесекундно ожидая, что отвалятся ушки ведра или проломится донце.

Никто не захлопывал двери погреба, никто не стоял на пути.

Вечерело.

Я вернулся, прикрыл дверь погреба. Ну, все видели?

На пороге дома я орлом, не щурясь, посмотрел на солнце. На его краешек, который постепенно засасывало за горизонт.

Трясина.

Кухня в эти розовые минуты так и просилась на рекламный календарь. Я растопил плиту. Огонь загудел не сразу, тяга неважная, к ненастью; потом положил находку на стол, обтер тряпкой. Ни ржавчинки. Несколько дырочек, одни забиты землей, другие – нет. Ножом я поскреб немного поверхность, но быстро прекратил. Не золото, ясно. То мягкое. Я вернул находку в ведро, прикрыл крышкой и отнес в крохотную, без окон, кладовочку. Пусть постоит. Затем задернул занавески на окнах, сел спиной к плите и начал ждать в своем выгороженном мирке. Так уж получилось, что выгороженном.

Год, другой – и я бы начал прорастать деревней, – похоже, и сейчас ниточки завязались, едва заметные, эфемерные.

Вьюшка осталась открытой – мне требовалась свежесть. Иначе усну. Ту ночь не спал толком, и эта вряд ли обрадует.

Крепкий чай, всего чашечка, или волнение, но чувствовал я себя бодро. Бодрее, чем когда-либо ранее за время, проведенное в деревне. К утру сгорю, оставив кучку золы.

Из рукомойника в таз мерно капала вода. Капля в четыре минуты приблизительно, – я судил по пульсу, а он у меня частил. Маленький камертончик не давал расслабиться. Ре… ре… Очередь ми – через неделю, когда откапает литр и повысится уровень воды в тазу. Но ведь испарение, влажность воздуха… Задачка.

Я ждал.

17

– У меня приказ, и я его выполню. – «Я» прорывало разговор, как перо бумагу, если трижды, четырежды обвести букву. – Крайний срок – пятнадцать ноль-ноль. Он настал. Я обязан приступить к ликвидации объекта. – Военный отметал саму возможность возражений, спора, но так, словно хотел, жаждал услышать возражения.

– Приступайте. – Инженер спорить не стал. Зачем?

– Ликвидация начинается с уничтожения реактивного снаряда, а это – ваше дело.

– Уничтожу, почему не уничтожить. Посредством запуска и уничтожу.

– Поспешите.

– У меня нет времени спешить.

– Сколько потребуется времени?

– Четверть часа.

– Пятнадцать минут? Хорошо. – Военный расстегнул ремешок наручных часов, демонстративно положил их пред собой.

Инженер снял телефонную трубку:

– Установить цель ноль-минус.

– Есть установить цель ноль-минус, – отозвался техник.

В стереотрубу было видно, как он начал карабкаться по ферме. Для вида лезет. Для этого соглядатая. Цель ноль-минус установлена загодя. Если бы привезли груз, что ж, пришлось бы ставить иные цели. Цель один или цель три. Лондон и Берлин. Вероятность попадания четыре и семнадцать процентов соответственно. Навигационный космический прицел, НКБ-один. Остряки расшифровывали как «на кого Бог пошлет». Откуда другой взять? Шесть последних лет – ползком на месте. На брюхе. На Марс, на Марс! На Марс? Выбрасывать в безвоздушное пространство народные деньги? Кто придумал? Ах, и оборонное значение? Сколько, полтонны, тонна? Да наш скоростной бомбардировщик за неделю в сто раз