Товарищ Гроза. Книга 1 - Милослав Григорьевич Князев

Правильно, нужна гитара. И где нормальную взять? Это в моё время гитары были у многих. В том числе у тех, кто не умел на них играть. Просто в качестве детали интерьера. Да что там у многих — даже у меня была. При полном отсутствии музыкального слуха, голоса и неумении играть на музыкальных инструментах. Просто красиво висела на стене.

Когда последняя свободная стена понадобилась для ещё одного книжного шкафа, я, не долго думая, перевесил гитару на потолок. Тоже красиво смотрелось и оригинально. Многие спрашивали:

— А как её оттуда снимать?

— А зачем мне её оттуда снимать? — пожимал плечами в ответ. — Я в любом случае играть не умею.

И вы знаете, никто совершенно не удивлялся. Самому факту расположения гитары на потолке — да, могли удивиться, а её наличию при неумении пользоваться — ни разу.

Большую часть двадцатого века ту же функцию исполняло пианино. То есть являлось не столько музыкальным инструментом, а именно предметом интерьера и показателем благополучия. И никого совершенно не смущало то, что пианино повесить на стену гораздо сложнее, чем гитару.

В любом случае выполнение пятого пункта с самого начала решил отложить до тех пор, пока не добуду инструмент и не найду того, кто сможет это за меня спеть. А ещё придётся решить проблему, как объяснить исполнителю, что, а вернее, в какой манере он должен петь. Примерно как в том анекдоте про Карузо. Мол, все говорят «Карузо, Карузо», а мне Рабинович вчера несколько вещей насвистел, так знаете, ничего особенного. Вот мне и придётся побыть в роли того Рабиновича.

На самом деле давно уже нашёл, кто за меня будет петь Высоцкого. Вот как голос её впервые услышал, так и нашёл. Если про диктора центрального радио нашей дивизии я больше шутил или, скорее, не был до конца уверен, а надо ли оно нам вообще, то про песни — нет. Осталось убедить саму Любовь Орлову. А перед тем как начать убеждать, желательно узнать, а умеет ли она вообще петь? А то голос может быть и красивый, а музыкальный слух отсутствует. Как, например, у меня.

— Ты петь умеешь? — не став откладывать на потом, спросил я.

Та немного удивилась, но ответила:

— Конечно, умею.

— А музицировать?

— Тоже, как же петь, если не умеешь играть?

Ну да, в это время именно так, а в моё не обязательно. Врубил караоке или минусовку — и пой сколько влезет. Не стал об этом рассказывать, чтобы не объяснять, что такое эти самые караоки или минусовки. Задал следующий вопрос:

— А на каком инструменте?

— Фортепиано, — как о чём-то само собой разумеющемся ответила она.

— Нет, фортепиано не актуально, — заявил я.

— Почему? — удивилась Орлова.

— А как его с собой по лесам таскать? — выдал серьёзный аргумент.

— Ну, лично для тебя это не проблема, — логично усмехнулась она.

Ну да, уже успела привыкнуть к моему пространственному карману. Иной раз даже лучше, чем я сам.

— Нет, всё равно не актуально, — упрямо возразил ей. — Те песни, которые у меня для тебя есть, рассчитаны на нормальный инструмент.

— На какой?

— На гитару, — ответил я.

— Гитару? — удивилась она.

— Конечно, гитару, или ты предпочитаешь гармошку?

Нет, гармошку она не предпочитала, так что была согласна на гитару. Тем более, оказалась, на ней она тоже играть умеет. В общем, будем искать что поприличнее. А пока подбирать репертуар. Даже без всяких трансляций можно и на лесной поляне у костра концерт устроить. Особенно если песни хорошие.

А пока я ей всё-таки решил показать то недоразумение, которое нашёл недавно в телеге. Любовь Орлова взяла в руки инструмент и только поморщилась — расшатанные колки, потёртая дека, местами повреждённые струны. Ну да, я её понимаю. Перед этим пытался показать нашим столяру и мебельщику в надежде, что они хоть как-то поправят дело, но те лишь развели руками. Да и понятно — в походных условиях музыкальный инструмент особо не отремонтируешь. А такую даже в хорошей мастерской не исправишь. Да и попробуй исправь то, что изначально не было даже среднего качества. Но, как я уже сказал, надо с чего-то начинать, и для самых примитивных репетиций она сгодится.

Я честно рассказал, зачем мне надо, чтобы она спела Высоцкого. Нет, против других песен тоже ничего не имел, но Высоцкий — обязательно. Просто рассказал о кодексе попаданца. И как его пытаются выполнить те путешественники во времени, которые попадают в другие эпохи. Трудно предупредить товарища Сталина, если он ещё не родился. А вот Высоцкого перепеть можно даже неандертальцам. Поймут — не поймут, дело десятое, ведь формально пункт выполнил.

Пофантазировали на темы, что можно рассказать разным правителям, каким-то образом оказавшись у них на приёме. Ну, например, песнь о Вещем Олеге спеть:

Как ныне сбирается вещий Олег

Щита прибивать на ворота,

Как вдруг подбегает к нему человек

И ну шепелявить чего-то.*

*Песня о вещем Олеге (В. Высоцкий)

— По-моему, там были другие слова, — сразу заявила Любовь Орлова.

— Это в ненастоящей песне о Вещем Олеге, которая у Пушкина, а у Высоцкого вот такие, настоящие.

Дискуссию на тему, кто же из них настоящий, выиграл я. Ну, хотя бы потому, что судьёй назначил тоже себя. А если серьёзно, то пушкинскую песнь о Вещем Олеге я учил ещё в школе, рассказал на уроке, получил оценку и тут же благополучно забыл. Песнь о Вещем Олеге Высоцкого я вообще нигде и никогда не учил, но почему-то до сих пор её прекрасно помню. И какая из них после этого настоящая? То-то же.

Ещё можно рассказать сказку про Федота-стрельца, удалого молодца. Процитировал небольшой отрывок и вдруг обнаружил, что меня слушает не только Любовь Орлова. Все свободные бойцы дивизии собрались вокруг. Окинул их нахмуренным взглядом, упёр руки в бёдра, потом вместо разноса махнул рукой и продолжил.

Да, я знаю её всю наизусть. А что тут такого? У меня есть знакомая, которая всего «Евгения Онегина» знает, и никого это особо не удивляет. Притом что я сам в школе выучил письмо Онегина Татьяне, рассказал, получил оценку и уже на второй день забыл. В отличие от «Вещего Олега» — буквально на второй день. Мне зачем-то понадобилось проверить, попытался рассказать и не смог. А она весь роман в стихах — и никаких проблем. Вот и я так же помнил всего «Федота-стрельца».

Когда рассказывал, незаметно следил за публикой. Как ни странно, она нравилась