КОМ-5 (Казачий Особый Механизированный, часть 5) - Ольга Войлошникова

— Охренеть! — совершенно по-русски, причём, с моими же интонациями выдал Хаген.

— Не перебивай! Я, может, впервые почувствовал вкус к пустословию! А ты? Ещё вассал называется! Всё настроение перебил!

Видели бы вы удивлённо-тупые лица Атнона и Сани. По-моему, они вообще потеряли смысл моих разглагольствований.

— Короче. Посадка днём. Быстро находим искомую девушку. Забираем её с собой на «Дельфин», взлетаем. Висим над морем до ночи, потом возвращаемся. Мне нужно в одно весёлое заведение наведаться. Кое-что разъяснить. Можете идти со мной, но сразу предупреждаю, будет много крови. Вопросы?

— Наша задача? — Когда пошла конкретика, мой дойч сразу почувствовал себя в родной стихии.

— Ты, как не маг, контролируешь десантный модуль. Чтоб был там, где надо — в кратчайшие сроки. А вот вы, Антон, и вы, Александр, можете мне здорово помочь. Всю силовую сторону я беру на себя. Но там стопроцентно будут гражданские. — Я помялся. — Рабочий персонал из числа женщин, так скажем… Им надо обеспечить отход от места моих… действий. Возьмётесь?

— Не вопрос! — хором ответили они.

Что ж, посмотрим, как в деле себя покажут.

ДВУЛИКИЙ ГОРОД

В свой первый выход в город я взял с собой только Хагена, оставив Швеца с Пушкиным на борту дирижабля.

Порт Амстердама произвёл на меня двоякое впечатление. Всё такое красивое, но как-то безалаберно. И ждал швартовки «Дельфин» долго, и возница, что вёз нас по указанному Эмме адресу, «благоухал» горелой коноплёй. Я понимаю, господа, у нас тоже такое изредка в увеселительных домах бывает, но чтоб посреди бела дня, да ещё и извозчик? Нет, о таком я даже не слыхал ни разу.

Необходимый дом оказался четырёхэтажной громадиной. Красивая лепнина, блестящие стёкла, всё выглядело до крайности респектабельно… пока мы не зашли в проулок. Крысы, запах мочи и крови.

Крови много.

Да это я даже обычным нюхом чую.

Поднялись по ржавой железной лестнице. Как они тут живут — ежели каждый день туда-сюда лазить? А если нога по весне подвернётся? Я посмотрел вниз.

Падали. Много раз. Ты что, не видишь?

И Зверь заботливо выделил мне для ознакомления и бурый скол на штукатурке, и кусочек, видимо, ногтя на ржавом бордюре. Мда. Европейская красота как она есть. У нас, конечно, тоже не всё красиво, но чтоб такая разительная разница между внешним и внутренним? Ну, не знаю!

Заканчивалась лестница на входе в мансарду. На маленькой площадке перед крашеной желтой краской дверью стоял старик в старой морской форме и курил трубку.

— Ваар аан ви? (к кому? — здесь и далее — перевод с голландского)

Хаген отстранил меня:

— Ишь хет геваль, ванн Лисси Браам! (По делу, к Лисси Браам!)

— Зе ис гелт шульдинг! (Она должна денег!)

Хаген повернулся ко мне:

— Он говорит, Лисси должна денег.

— Спроси: сколько и за что?

Хаген ещё несколько минут переговаривался с консьержем (или кто это был?).

— Фрайгерр, он требует восемьдесят гульденов.

— А не проще его головой вниз спустить?

Хаген улыбнулся:

— Всё-таки у нас с вами наблюдается удивительное взаимопроникновение нравов и мыслей. Именно об этом я и спросил его, поскольку вначале он требовал сто сорок.

— У тебя есть?

— Да, я разменял немного в порту.

— Заплати, и давай пойдём уже. Мне от этого места блевать хочется.

— Мне тоже. Я же говорю — взаимопроникновение мыслей…

Фон Ярроу расплатился, и мы зашли в длинный коридор. По обе стороны в стенах ровными рядами виднелись двери. Ага. С расстоянием между косяками как бы не в метр. Это не комнаты, это клетушки какие-то! У нас в Карлуке у маманиных коз стайки больше. А тут-то не козы, тут люди!

— Комната номер двадцать пять.

— Эмме говорила о шестой.

— На шестую у Лисси не было денег. Уже давно. Консьерж перевёл её в более дешёвую. А мог выкинуть на улицу. Я поэтому оставил его в живых. У старого боцмана ещё сохранилась совесть.

— Добрый ты, Хаген.

— Как скажете, фрайгерр.

Мы дошли до комнатушки с тусклыми латунными цифрами «двадцать пять». Теперь понятно, почему она была дешёвой — прямо за ней была полузакрытая дверь в туалет. Простой деревянный бак. И деревянные козлы над ним. Судя по всему — один на весь этаж. И воняло оттуда…

Хаген постучался. Ему что-то ответили, он обменялся с дверью несколькими фразами. Потом дверца приоткрылась на несколько сантиметров.

— Фрайгерр, будьте любезны, письмо.

— На! — Я протянул Хагену письмо Эмме. Тот сунул его в щель. Письмо исчезло, и дверь сразу же захлопнулась.

— Гостеприимно, что скажешь?

Она голодна и боится. Очень!

Да я уже понял!

И она больна.

Сильно? Сможем вылечить?

Не знаю. Кровь у неё бледная какая-то.

Да ядрёна колупайка! Анемия! Надеюсь, до Новосибирска довезем…

Через пять минут дверь вновь приоткрылась.

— Господа можейт что-то рассказайт о судьбе моей сестры? — спросили из темноты на ломанном русском.

— Мы можем не просто рассказать, мы уполномочены отвезти вас к ней, предварительно обеспечив всё возможное лечение. — В кои-то веки в этой двуличной стране я мог сам что-то сказать!

— У нас не-ет на это деньги.

— Госпожа Браам, я дал слово дворянина вашей сестре, что отвезу вас к доктору. К магу-доктору. Наш дирижабль «Дельфин» ждёт нас в порту. Вы можете бросить всё здесь и спокойно уехать. Ваш долг за жильё погашен. Только согласитесь уехать с нами.

За дверью замолчали.

— Эмме находийт богатый покровитель? Вы его слуги?

Пусть что хочет думает, лишь бы побыстрее из этой вонючей норы убраться.

— Можно сказать и так. Вы едете? Мы прилетели сюда специально за вами.

Снова пауза.

— Я не одна.

— Госпожа Браам, может, вы впустите нас, и мы сможем нормально поговорить?

Через несколько секунд дверь отворилась.

Тут ребёнок. Маленький. Ещё грудной. Очень голодный.

Твою-то дивизию!

— Хаген! Быстро купи какой-нибудь еды! Молока, хлеба, зелени, сыра! Что в этой дыре продаётся? Не знаю, что кормящим можно? Исполнять!

— Яволь! — Дойч убежал, топоча сапогами.

Комнатушка Лисси представляла собой деревянный гроб полтора на три метра. Из достоинств — только уходящий вверх потолок с висящими там тряпками и крошечное, вытянутое вверх окно. Около узкого топчана стояла большая, застеленная тряпьём плетёная корзина с младенцем. Больше в комнате НИЧЕГО