Братство. Второй шанс - Никита Киров

— А что с два ноля — двадцать пять? — строго спросил отец. — Ты же передний редуктор центровал?

— Ну, с Евгений Петровичем, — Руслан, ковыряющийся вилкой в сковородке, задумался. — В ТУ-28 запись есть, приёмщик проверял.

— Да знаю, что есть, и что Витя смотрел. Но всё равно не то что-то с ней. Короче, эта лайба на техосмотр заходила, потом на межпоездной попала — все пакеты на ПРР изорвало, как бумагу. Техосмотр на цех ремонта спирает, что плохо отцентрован вал. Ну да фиг им, там два ТО пройдено после ремонта. Их это ответственность…

— Весёлая у вас работа, — заметил я. — Нихрена не понял. У тебя сало осталось? А то жареная картошка без сала — как-то не то.

— В морозилке, — показал отец. — Я уже забыл про него.

Почти тридцать лет для меня прошло, а про сало вдруг вспомнил. Ну вовремя, ничего не скажешь. Зато поели.

* * *

После мы отправились к Грише Верхушину, сослуживцу Моржова. Парни его знают, а вот я его не видел. Но даже если бы никто из нас его не знал, воровство «боевых» у инвалида кого угодно разозлит.

Гриша — в возрасте, он старше Моржова, есть жена и маленький сын. После ранения его комиссовали, и он вернулся сюда, пока сидел без дела. А какое дело, когда правой руки нет?

Дверь чуть-чуть приоткрылась, оттуда выглянула молодая женщина в домашнем халате и с косынкой на голове. На лице виден синяк, слабо замазанный пудрой. А дверь на цепочке, как в американских фильмах, у нас одно время тоже стали ставить такие. Правда, быстро поняли, что это бесполезная штука при реальных ограблениях.

— Вы к кому? — женщина напряглась и беспокойно посмотрела назад.

— К Грише, — сказал я. — Позовите, мы ненадолго. Поговорить.

В квартиру она нас пускать не стала, даже закрыла её на замок.

— Мать Гриши с моей матерью подруги, кстати, — тихо произнёс Царевич. — Я его до Чечни видел несколько раз, в гости приходили, и когда пересекались под Шатоем, он меня вспомнил. У него брат ещё есть младший — наш ровесник, тоже видал. Но в армию он не ходил, отмазался.

— Не пересекался с ними.

Замок снова загремел, и дверь открыл высоченный мужик в тельняшке. Усатый, загорелый, уже с брюшком, но ещё крепкий. На мускулистом левом плече набит парашют, а правая культя перемотана бинтом — руку он потерял выше локтя.

— Чё надо? — грубо спросил он, поглядев на меня, и взгляд скользнул по Царевичу. — А, Руслан, здорово! Ничё ты вымахал, не узнал даже!

— Да такой же и остался, Гриша, — Царевич улыбнулся. — Это вот Андрюха Старицкий, Старый, мы тебе о нём всё рассказывали. Он тогда в госпитале лежал, когда мы с вами под Шатоем стояли.

— С Моржовым вашим там лежал, — добавил я.

— А, понял-понял — он рассказывал, — Гриша закивал. — А я же вас всех ещё раз видел. Когда ваш капитан с нашим майором ругался, чтобы тот раненых забрал. Ещё и вас захватил. Но там не до того было, чтобы ручкаться. Прижали тогда конкретно.

Голос у него чуть невнятный, но это понятно, из-за чего. Видно шрам над губой, который не закрывали усы, и когда он открывал рот, то заметно, что передних зубов нет. Прилетел осколок, скорее всего.

Гриша Верхушин пожал нам руки своей левой, как мог, и позвал внутрь. Вот так запросто.

В квартире жарко и влажно, в ванной громко работала стиралка, но не автомат, а старая машинка. В зале темно, свет не включали, только телевизор работал. Показывали «Клуб Белый попугай», с ещё живым, но уже в солидном возрасте Юрием Никулиным.

Вдоль одной стены стоял диван и два кресла, перед ними журнальный столик, вдоль другой — стенка, но не старинная югославская, а поновее. Она забита книгами, видео и аудиокассетами.

На полу вместо одного ковра лежало две ковровые дорожки рядом. На них играл мелкий пацан с игрушкой — красной пожарной машинкой. Но колесо оторвалось, и он подбежал к отцу с просящим взглядом.

— Парни, не в службу, а в дружбу, — Гриша показал на машинку. — А то с одной рукой сами видите — бесполезно.

— Ща.

Царевич, сам ещё пацан, сел на ковёр, подложив под себя ноги, и начал заниматься починкой, а сын Гриши, поначалу настороженный, смотрел за процессом из-за его плеча. Гриша включил свет.

— А я от Моржова слышал, — сказал Верхушин, усаживаясь в кресло, — что местные парни из махры, кто в Чечне был, собираться стали. Дружные, какое-то дело открывают. Мне даже интересно стало. Не братву же организовываете?

— Не, — я помотал головой. — Это не самая надёжная работа. Да и не улыбается мне в бандиты идти.

— Это не каждому, да, — он задумался. — Ну, мы-то редко собираемся, да и в городе наших мало, все заняты. Тут же кто в офицеры подался, кто как… Машка, чай поставь! — крикнул Гриша.

И он, даже не спросив, чего явились, начал запросто с нами общаться. Может, ему скучно, ведь никуда не ходит, может, признал нас за своих, ведь мы все были в Чечне. Или, что он сам общительный. Скорее всего, всё вместе, ведь прошло всего несколько минут, и даже у меня появилось ощущение, будто мы знали друг друга несколько лет.

Бывают же такие люди. Всего немного времени прошло, и мы уже сидим, смеёмся над его историями:

— А, я не рассказывал же, как из госпиталя выбирался? Я же в Ростове лежал, а чтобы комиссоваться, надо было ехать в Москву. Там же все бумаги, врачи. Короче, купил билеты на поезд, в плацкарт, еду там, с мужиками за жизнь говорим… А поезд-то через Украину едет, прикиньте, мужики!

— Ты не знал? — спросил Царевич.

— Откуда? Я же как и вы, в тех краях впервые побывал. И на кассе не сказали, — он засмеялся. — Вот я и встрял на таможне. У меня же паспорта не было, я с военником ехал. А там таможенники ихние зашли в купе, морды наглые, зверские. А как документы увидели, как давай мне что-то чесать на своём!