Соединенные Штаты России 3 - Полина Ром

Словом, Новая Россия нравилась ему всё больше и больше. И Рим почти жалел, что не мог присутствовать в течение всей пропущенной эпохи её роста и развития.

— Военный союз — это хорошо, — изрёк Бык, как следует куснув на последок хрящ с дочиста обглоданной бараньей кости. — Расскажи-ка мне, мой друг Ксехуитл, мой любезный брат Ксехуитл: серьёзные войны у вас когда были в последний раз?

— О, большая война была в последний раз давно, — погладил бородку министр. — Признаться, ещё до моего рождения, и до рождения почтенного тлатоани. Это было…

Ксехуитл посмотрел на Ёлку, и секретарша сразу ответила:

— На двадцать четвёртом году вашего исхода, великие боги. В год, когда приехал испанец по имени Кортес.

Фифа выронила кружку, разливая молоко.

— Кортес? — переспросила она. — Лидер конкисты? Он всё же приезжал?

Ксехуитл промычал что-то нечленораздельное, и Ёлка поспешно ответила:

— Об этом лучше узнать в музее Винта.

Рим почувствовал взгляды команды на себе. Похоже, не он один начинал терять суть разговора. Ясно было одно: про единственный прецедент столь важного политического контакта Старого и Нового миров он хотел знать подробнее.

— Поехали в музей, — сказал он и поднялся, отряхивая руки. — Добрый Акатль, выдайте нам транспорт. И салфетку — лично мне.

Глава 6

На лошадях, к счастью, ехать не пришлось — им выдали целых две повозки, которые в плане комфорта даже можно было приписать к каретам. Рим в глубине души этому только порадовался. Классным наездником он так и не стал, и рисковать свалиться с коня прямо посреди восторженной толпы — то ещё приключение.

Однако Фифа всё же вырвала себе одну из лошадей — превосходную пегую кобылку, которую и оседлала самолично. Глядя, как заботливо она перетягивает ремни седла в окружении благоговеющей президентской свиты, Рим в который раз уже понял, что что-то важное упускает в психологии своей напарницы. Здесь и сейчас самым мудрым решением ему казалось не мешать. Но присмотреться явно стоит…

С другой стороны, получилось только к лучшему — повозки были рассчитаны от силы на шесть человек. А поскольку к ним подсели ещё министр и Ёлка, то кому-то одному банально бы места не хватило. Непонятно только, почему не добавили еще пару повозок, чтобы все расселись с комфортом.

Так и двинули — две роскошные крытые повозки, каждая запряжена четвёркой лошадей, одинаковых, как на подбор.

Бык с уханьем грохнулся на скамью прямо напротив Рима, расставив ноги так, что несчастный министр скрючился в три погибели. Довольный Скрип рядом с ним уставился в окно, откровенно любуясь то ли проплывающими мимо домами, то ли поражаясь ширине местных дорог. Похоже, его синие глаза распугивали ребятню, но испуг последних быстро сменялся восторгом: за каретой бежала стайка детишек. Изредка они подпрыгивали, пытаясь рассмотреть, что делается внутри повозки.

Худосочные Чук и Гек, которые за время криосна, понятное дело, тоже массы не набрали, сидели справа и слева от Рима. Бык по привычке скользил по ним взглядом из-под сведённых бровей. Затем нахмурился сильнее. Рим понимал, что его смутило: по загадочной причине, садясь в повозки, «сошедшие с небес боги» разбились точно на те же группы, в которых состояли с самого начала. Словно и не было никакого объединения в сплочённую команду из одиннадцати друзей.

Одна только Фифа слегка разбавляла положение, не присоединившись ни к кому и выгарцовывая на лошади снаружи. Риму не было нужды следить за ней, он и так всё прекрасно слышал. Фифа ставила лошадку на дыбы, перепрыгивала без надобности всякие лавки и ящики с товарами уличных торговцев. Скрип лишь ухмылялся в окно, явно фиксируя картину в своей полу-компьютерной памяти.

— Уличная торговля — верный способ умиротворить население, — говорил Ксехуитл, потирая бородку. — Государство следит за этим чисто номинально. Свободный рынок, умеренные налоги… В доходные сезоны, конечно же. Если год неурожайный, то торговля прекращается, и начинается ремонт дорог.

— Это ты, мил человек, ещё стихийную рекламу для себя не открыл, — заметил Бык, иронично прищурившись. — Вот дождёшься, когда столица захлебнётся в мусоре бессистемных вывесок — и кирдык вашей свободной торговле. Рим, ты помнишь Москву при куче рекламы? Ларьки с водярой на улицах, и всё такое?

— Я тогда ещё не освятил Москву своим присутствием, — покачал головой Рим.

Бык сразу заткнулся. Сидящий рядом министр приобрёл то самое деликатное выражение, присущее дипломатам, когда они ни черта не понимают в разговоре, но сохраняют покерфейс, тщательно шифруя за ним своё непонимание.

Здоровяк, похоже, понял оплошность, и больше не поднимал личных разговоров в присутствии посторонних. Так что тайна, что предводитель богов не застал старую Москву, потому что ещё не родился — так и осталась тайной для мешика. Если честно, то и Бык об этом ярком периоде знал только из фильмов и информатория, но чем-то старлея привлекали эти тяжёлые годы и, со временем, он поднакопил знаний.

Зато мысли Разумовского направились в нужную сторону. В самом деле, кто еще из них мог застать времена, когда огромную страну продали дешевле, чем за бусы?

Только Цинк. Тот самый Цинк, что когда-то сформировал команду, утратил руководство группой — а сейчас внезапно снова разбил команду на части, забрав к себе в повозку своих первоначальных подчинённых.

Интересно, что там им Ёлка рассказывает? Да и зачем она вообще с ними едет?

— Дорогой мой друг министр, — обратился Рим.

— Да? — Ксехуитл встряхнулся, словно очнувшись.

— Зачем с нами отправилась любезная…

— Иолоксочитл, — тут же вставил Скрип, вовремя сообразив. Риму стало интересно: он всё это время помнил имя секретарши, или в памяти встроенного компа подсмотрел?

— Она помогала обустроить музей Винта, — сказал Ксехуитл — как показалось Риму, без особого пиетета. — И она же в свободное время ухаживает за смотрительницей музея. Смотрительнице уже много лет, очень много.

— Если много, то что она нам сможет рассказать? — поинтересовался Гек.

Министр посмотрел на него так, словно впервые осознал, что боги перед ним приняли оболочку людей молодых, и, страшно подумать, в чём-то ограниченных. И ответил:

— Чем ближе приближается час смертной тени, тем лучше вспоминаются важные моменты молодости. И тем хуже — всё, что было после.

— Воспоминания? — не поверил Рим. — Смотрительница музея лично застала времена, когда приплыл испанец?

Ксехуитл кивнул, и Риму отчего-то захотелось рявкнуть на него. Он и не сомневался, что то ли министр ему наврал, то ли местные умудрились провтыкать важные моменты собственной летописи.

Кортес должен был приплыть почти семьдесят лет назад. Если