Аквилон. Трилогия - Саша Токсик

«Данила хитрый-хитрый! — восхитилась Капля. — Всех перехитрил»

«Это не хитрость, малышка. Это… тактический манёвр.»

«О! Капля запомнила! Это когда говоришь правду, но не всю! Как когда Капля говорит, что не брала блестяшку у дядьки-рыбака! Капля просто нашла ее! На дне его лодки! Это тоже маневр?»

Кажется мой водный дух благодаря эмпатии учится даже слишком быстро.

— О чём задумался? — хлопнул меня по плечу радостный Волнов. — Пошли купюры считать!

* * *

Дмитрий Долгорукий сидел на жесткой койке и считал трещины на стене. Двадцать семь. Вчера было двадцать шесть две, но ночью появилась новая. Тонкая, как волос, от окна к углу. Может, это его взгляд прогрыз камень? Целую неделю он смотрел на эту чертову стену, изучил каждое пятно сырости, каждую неровность.

Неделю в этой клетке. Сто шестьдесят восемь часов. Он считал все. Трещины, часы, удары колокола на Соборной площади. Что еще делать, когда жизнь сузилась до четырех стен, вонючего ведра в углу и миски баланды два раза в день?

От былого лоска гвардейского офицера не осталось и следа. Мундир, некогда безупречный, висел на нем как на пугале. Золотые пуговицы потускнели, эполеты съехали набок. Щеки покрылись щетиной. Но хуже всего был взгляд. Потухший, как у дохлой рыбы. В нём больше не было той наглой уверенности, которая так нравилась женщинам и раздражала мужчин.

Дверь скрипнула. Долгорукий даже не поднял голову. Наверное, опять баланду принесли. Или ведро выносить. Все одно…

— Встать! — рявкнул тюремщик. — К тебе посетитель, твое благородие!

«Твоё благородие» прозвучало как плевок. Толстый охранник с красным носом алкоголика обожал издеваться над аристократом. Но сейчас в его голосе слышалось что-то новое. Страх? Уважение?

В камеру вошел высокий худощавый мужчина в дорогом черном сюртуке. Граф Алексей Павлович Вердеревский собственной персоной. Двоюродный дядя по материнской линии.

Долгорукий узнал бы эту фигуру из тысячи. Прямой как палка. Седые виски, холеные усы с идеальным завитком. И глаза. Холодные, как у ящерицы. В детстве Митя боялся этих глаз больше, чем розог гувернера.

Граф брезгливо осмотрел камеру, морщась от запаха. Достал из кармана надушенный платок, приложил к носу. Охранник стоял навытяжку, как перед генералом. Еще бы. Вердеревский занимал пост в министерстве. Какой именно, Долгорукий точно не знал, но явно важный. Из тех постов, о которых не говорят вслух.

— Оставь нас, — коротко бросил граф.

— Но… инструкция… — начал было тюремщик.

Вердеревский даже не повернул головы. Просто молчал. Охранник попятился, споткнулся о порог, выскочил за дверь. Щелкнул замок.

Граф стоял, глядя на племянника.

— Ты выглядишь отвратительно, — констатировал он без всякого сочувствия.

Долгорукий попытался выпрямиться, пригладить волосы. Бесполезно.

— Дядюшка… я…

— Молчи. Я буду говорить, ты слушать. Кивни, если понял.

Долгорукий кивнул. В горле пересохло.

— Доказательства против тебя железные. Покушение на убийство при десятке свидетелей. Использование боевой магии в черте города. Разрушение городской собственности. Тот гидрант стоил казне триста рублей. И вишенка на торте. Связь с замужней женщиной.

Каждое слово било как пощечина. Долгорукий сжался, ссутулился.

— Семья не может открыто вмешаться, — продолжил Вердеревский тем же бесстрастным тоном. — Слишком громкий скандал. Газеты уже растрезвонили на всю империю. «Позор гвардии», «Падший офицер», «Любовный треугольник с покушением». Принято решение от тебя официально отречься. Теперь ты просто Дмитрий Николаев. Без титула, без состояния, без будущего.

Мир рухнул. Долгорукий упал на колени, вцепился в полы дядиного сюртука:

— Дядюшка! Умоляю! Я исправлюсь! Поступлю в колониальные войска! Уеду на край света! Куда угодно! Только помогите!

Вердеревский смотрел на него сверху вниз, как энтомолог на жука:

— Патетично. И бесполезно. Но… есть один выход.

Долгорукий поднял голову, в потухших глазах мелькнула надежда:

— Какой? Я все сделаю!

— Главный свидетель должен исчезнуть до суда.

Тишина. За стеной кто-то кашлял. Надрывно, больно.

— Но… как? — выдавил Долгорукий. — Я же здесь! Под стражей!

Вердеревский отряхнул невидимую пыль с рукава:

— Это твои проблемы. У тебя есть друзья снаружи. Точнее, были. Некоторые еще помнят твое существование. Используй их.

— Но как я передам им весточку? Меня же не выпускают!

Граф кивнул на зарешеченное окно под потолком:

— Человек с воображением найдет способ. Человек без воображения отправится на каторгу. Двадцать лет минимум. За полярным кругом. Знаешь, какая там зима? Минус пятьдесят. Пальцы отмерзают за минуту.

Он направился к двери, постучал тростью. Охранник тут же отпер.

У порога Вердеревский обернулся:

— До суда неделя. Не разочаруй семью окончательно. Хотя… ты уже разочаровал. Просто не усугубляй.

Дверь захлопнулась. Долгорукий остался сидеть на полу посреди камеры.

Неделя. Семь дней.

Сто шестьдесят восемь часов до суда.

Или до свободы.

Или до смерти человека по имени Данила Ключевский.

Глава 7

Я прошелся вдоль стеллажей, беря камни один за другим. Тяжелые, холодные. Структура плотная, без явных дефектов. Большинство годились для мощной зарядки. Но два…

Провел пальцем по поверхности одного. Еле заметная линия, тоньше волоса, змеилась от края к центру. На втором такая же, только с другой стороны. Обычный человек никогда не заметит. Но для мага, это было как красная тряпка для быка.

«Ой, камушки больные!» — Капля плескалась неподалёку, но видела всё моими глазами.

— Эти два придется отложить, — сказал я, ставя бракованные камни отдельно. — Микротрещины. При мощной зарядке разлетятся на осколки.

Кузьмич материализовался возле стеллажа так внезапно, что Волнов подпрыгнул от неожиданности.

— Где трещины? — он бросился к отложенным камням, схватил один, поднес к самому носу. — Где? Я каждый проверял! Где⁈

Я показал едва видимую линию. Кузьмич присвистнул, потом достал из кармана лупу, снова присвистнул.

— Мать честная! Как ниточка! Я бы в жизни не заметил! Это ж надо какой глаз!

— Профессиональная привычка, — пожал я плечами.

На самом деле я их не видел. Я их чувствовал. Магическое зрение показывало структуру камня как рентген показывает кости. Но объяснять это было бы… неуместно.

Добролюбов наблюдал за процессом с нескрываемым интересом.

— Десять камней для первой партии хватит? — спросил он, переходя к делу. — Если качество устроит, возьмете остальные восемь.

Кузьмич тем временем уже тащил деревянный ящик. Обитый изнутри тканью, с бронзовыми уголками и массивным замком. Укладывал камни как яйца в корзину, перекладывая каждый слой мягкой ветошью.

Я наблюдал за его работой и обдумывал момент. Сейчас Добролюбов предложит условия. Стандартные купеческие условия. Аванс, сроки, штрафы за просрочку. Бумаги всякие подписывать. Но можно сыграть на опережение.

— Матвей Семеныч, — заговорил я, пока Кузьмич возился с упаковкой. — Черная яма непредсказуема. Водовороты,