Хранитель солнца, или Ритуалы Апокалипсиса - Брайан Д'Амато

— Считаю до двух. Uno… uno y medio…[493]Ммм. Ладно. — Она обхватила меня за шею, приблизила свое лицо к моему, обвилась вокруг меня ногами и направила мой… как мы там его решили называть… в свою… вагину? Пещеру? Su Tusa? Concha? El Gallo?[494]— Как ни назови, мы оказались в месте назначения.

— Опа, — сказал я.

— Тебе нравится? Чувствуешь, какая я тугая?

— Вот уж точно. — Мне казалось, что я пытаюсь напялить на себя детское платьице.

— Я в прошлом году делала вагинопластику.

— Ты говорила про кесарево сечение…

— Да. А пластика… понимаешь, современные девушки время от времени ходят ремонтироваться. Все равно что зубы отбеливать.

— Здорово, это очень предусмотрительно…

— Вот шрам от Макса. — Она взяла мою ладонь и провела ею по — как бы это назвать? — линии трусиков.

Я ничего не ощутил, кроме упругой кожи, но потом мои пальцы нащупали длинный неровный шрам, тонкий, словно царапинка на краске моего «плимута» 1973 года, которую я заметил, когда этот парнишка появился у меня в 2004 году.

— Неплохая работа? — спросила она.

— Да, видать, родить в наши дни не труднее, чем сделать маникюр.

— Пожалуй. A-а, а-а, а-а!

Ноги у меня подкашивались, и я опустился на колени, положив ее выгнутой спиной на ил.

— Чувак, — прошептала она.

«Чувиха», — хотел ответить я, но вместо этого ухитрился поцеловать ее. Она ответила коротким поцелуем. У ее щеки оказался горько-сладкий привкус репеллента «Ультратон», а запах в смеси с потом напоминал девичий аромат «Шасты».

— Ты шутишь, — усмехнулась она. — Никто больше не трахается в миссионерской позе.

— Хорошо, подожди… — начал я.

— Нет, не надо, пусть, — возразила она. — В этом есть что-то. Ностальгия по шестидесятым.

— Ы-ы-ы, — произнес я. — О-о-о.

Звучало глуповато. Я старался казаться крутым, но ей, конечно, нравилось видеть, как я теряю голову. Она работала в такт со мной своей альпинистской ягодичной мышцей, и перед моим мысленным взором возник такой образ: меня, лежащего на рифленой конвейерной ленте, засасывает в некую восхитительную автомойку со всевозможными пенными добавками и щетками, которые обрабатывают меня. Я почувствовал, что ее цепкий альпинистский палец оказался рядом с моей… гм, culo?[495]Или как еще это назвать, служебным входом? Плаксой Миртл?[496]В общем, Марена добралась туда не столько потому, что этого требовала позиция, а просто (насколько я мог судить) чтобы ухватиться понадежнее, словно я был шаром для боулинга. Я начал заводить руку между нами, но Марена оттолкнула ее, вернув на свое плечо.

— С парнем в каяке я разберусь, — сказала она, — а ты лучше вообрази себя буровой платформой, и вперед. Понял?

— Ты так романтична.

— Романтичность равна изнеженности.

Я последовал ее инструкциям. Она передвинула меня так, чтобы мы оба устремлялись в одну точку — в самую вершину ее влагалища. Она издавала прерывистые звуки. Ага, непроизвольное постанывание. Мое любимое.

— Вот так — в самый раз, — объявила она. — Оставайся под таким углом.

Мы нашли общий ритм. Я думаю, что быстрота не считается целью современной эротической активности, но иногда лучше поторопиться, черт побери, в особенности если за последние недели в тебе накопились страх и дрожь. Более того, забыл упомянуть: все последнее время я пребывал в абсолютном ужасе, и зуб у меня практически не попадал на зуб. А потому вместо удовольствия — без него, конечно же, тоже не обошлось — я испытал длительную мучительную агонию, закончившуюся полным, хотя и скоротечным расслаблением.

— Жми давай! — сказала Марена. — А-а-а-а-а! Блядь!

Последовала знакомая вспышка фотографии «Гинденбурга» на обложке альбома «Led Zeppelin»,[497]восторженные охи человеческой природы и звук звуков, сначала набирающий немыслимую высоту, а потом обрушивающийся вниз:

ааааххххШШШШШШЖЖЖАААА!!!ССССЖЖЖШШШШШШммммаааа

Черт. Да, это был оргазм, ничего не скажешь.

Ой. Она укусила меня за ухо.

— Ой, — пискнул я.

— Извини, — сказала Марена.

Мой малютка выбрался из пещерки.

Марена со всей силы толкнула меня в грудь, устраняя препятствие со своего пути (прекрасно, теперь мы оба вывалялись в грязи), освободилась от меня — так деспотичная школьная медсестра сдирает лейкопластырь.

Оба-на. Меня окатили водой, намылили, отскребли, оттерли щеткой, высушили, навощили, отполировали вручную и отбуксировали на стоянку, чтобы продать со скидкой в сорок процентов.

— Обалдеть, — вздохнула она. — Кажется, у меня был фаллопиевый оргазм.

— М-да, я почувствовал, — сказал я.

Разве бывает такой оргазм?

— Кхе-кхе… это… — Я замолчал. В мой задроченный мозг словно накачали десять кубиков дофамина.[498]— Извини, — выдавил я наконец. — У меня нет снов. Слов.

— А как насчет еще одного разика?

— Ммм?

— У меня есть пакетик «суперблу» — через две минуты будешь как новенький.

— Отлично.

Qué pistola.[499]

— Дай-ка мне. — Она потащила за конец новомодного презерватива, перекручивая его, отчего выдавилось изрядно… чего?.. ¿Qué debe llamarle? Leche? Néctar?[500]Жемчужного джема?[501]Мой — как его бишь? — вытягивался и вытягивался, и я уже решил, что все, сейчас будет беда, но тут липкий пластик отделился от кожи.