Сага о Головастике. Изумрудный Армавир - Александр Нерей

— Вы разве об их катаклизмах не в курсе? — опешил я от неожиданной обструкции.

— На сегодня никаких новых аномалий не зафиксировано. Имеются опасения о возможных шутках или провокациях. Во избежание неприятных сюрпризов, желающие посетить эти миры должны быть поставлены о них в известность.

— Звучит знакомо. Шутки и провокации. А при посещении Татисия о таком не предупреждаете? Ладно. Буянить не буду. Можете выключиться. Спасибо за предупреждение. Но сил карабкаться по простым или виноградным лестницам у меня уже нет. Пойду домой. Прощайте.

Образ выключила голографическую иллюминацию, а я пошагал восвояси, собираясь, несмотря ни на что, завалиться спать.

— Скефий, родной. Отнеси меня домой. Я уже на ходу сплю… — попросил мир, выбравшись из пещеры в кромешную тьму Фортштадта, и рухнул к нему на ручки.

Заснул сном человека, исполнившего свой долг в многократном размере. Ещё и душеньку ночным походом успокоил. Но…

* * *

Вот это «но» и разбудило меня вместо мамки и будильника, от звона которого я должен был проснуться утром понедельника восьмого октября. Точнее, не разбудило.

А проснулся я от незнакомого запаха постельного белья. Чужого, неизвестного, неродного.

— Снова издеваетесь? — взвизгнул, открыв очи на неведомый город Сочи, и осознал, что оказался в хате деда Паши, в той её комнате, в которую ещё ни разу не заглядывал за всю историю нашего с ним знакомства.

— Очнулся? Вставай. Я рыбки нажарил. Без косточек. Умывайся и к столу, — как ни в чём не бывало, сказал Павел и загремел посудой в своей комнате-кухне.

— А в школу? А родители? Что они подумают? Я у тебя ночевал? А они…

— Тихо ты! Не кручинься. Всё у нас получилось. Ты ни ухом ни рылом не догадался, как ты и просил. Так что, все по своим местам теперь, и петелька твоя устаканится. Всё пойдёт своим чередом, — пробормотал Павел, а я, не рассмотрев комнату с телевизором и двумя кроватями, вылетел их хаты во двор, намереваясь срочно вернуться домой, чтобы исправить свою оплошность или шуточку Скефия.

— Чмок! Чмок! — получил в лицо снегом вместо утренних водных процедур и замер на месте.

— Что опять не так? Мне домой нельзя? Уже девять. Не дури, — разорался я на мир, но снова получил.

— Чмок!

— Иди завтракать, и я всё объясню. Работа у тебя. Писать будешь, что помнишь на сегодняшний день. Все свои планы и мысли. А то из школы придёшь, ан нет ничего. Возмущаться будешь. Духариться. Мол, как же ты мог. И так далее, — невозмутимо пригласил дед к столу.

— Твою же… Он что, моего признака состряпал и в школу увёл? Ай, молодец.

— Во-во. Признака. А то я запамятовал, как ты его окрестил.

— Тогда ладно. Меняю гнев на милость, — вздохнул я, успокоившись, и вернулся в дедову обитель.

«Вроде, ему о таких фокусах ещё не рассказывал? Откуда, интересно, он узнал о них?» — начала сверлить голову одна-единственная неугомонная мыслишка, пока я лакомился неизвестной, но очень вкусной рыбкой.

— Где наловил? У меня уже второй день рыбным получается, — начал я примирительную беседу.

— В Охотском. Оно считается самым богатым морем. Чего там только не ловят… А сколько там ещё неведомого, неосвоенного, — присел дед на любимого Курильского конька.

— Зачем мне о чём-то писать? Это Угодник такое придумал, или я что-то запамятовал? — появилась в головушке вторая неугомонная мыслишка.

— Сам же просил. А то с памятью твоей полный разнос. Чтобы потом не баламутить, вот и напиши, что ты собрался пилить и строгать, да мирам помогать. Или воевать. О том завещай, а потом прощай. Стихия тебя заждалась. Противогаз уже изготовила. Чтобы тебя нигде не задымили, не затуманили. Ха-ха!

«Он и о Талантии знает. Откуда?» — взорвалось всё в моём складе от междометий, нарушив и без того шаткое равновесие, в котором пребывали на полочках все думы и сведения.

— Десерту у тебя, конечно, нет? Мне бы сейчас что-нибудь сладкое и чересчур вкусное, а то я тебя вот-вот покусаю, — процедил я сквозь зубы, собираясь после завтрака устроить деду подобие допроса с категорическим пристрастием.

— Чересчур вкусным ничего не бывает, — продолжил разговор дедуля. — А сладкий – ещё не вкусный.

— Не понял.

— Борщ с перцем, вон какой горький. До слёз. А вкусный. Палтус, вон какой мягкий да смачный. Пальчики оближешь. Но не сладкий же.

— И правда. Но… Признаешься уже, что случилось-приключилось? Или так и будешь смаковать моё неведение или невежество? — не дождался я окончания трапезы и вцепился в Павла коготками нетерпения.

— Вечерком… После Стихии прибудешь, повторим всё с самого начала. Слово стариковское даю. Исполню цыганочку с бубенчиками, как молодой повеса о четырёх пудах весом. Я сам в такой передряге впервой. Хорошо, что ты вместе со мной. Ха-ха-ха!

Почитай, я уже всё сделал. Ха-ха-ха! Как на духу. Как перед родным отцом, — не угомонился дед и на мой ультиматум всерьёз не отреагировал, а даже наоборот поднял на смех.

Я прекратил попытки разговорить его, покончил с завтраком, написал коротенькую записку из четырёх строк о своих планах на ближайшее будущее и, оставив её в ящике комода, попросил Скефий о сокрытии.

— Если ваше всевидящее Величество пожелает, тогда сокройте меня, пожалуйста, и препроводите в школу. Я там на свой признак гляну и моментом в море. В бушующее Стихийное море. Утоплюсь в нём. Надоели вы с окаянным дедом, — в сердцах высказался я и упорхнул.

Разумеется, ни в какую школу не попал. Меня быстренько завернули в одеяло-невидимку и впихнули прямиком в пещеру. Пришлось тонуть. В ракушке. В догадках. В беспокойствах о неизвестном и необъяснимом.

* * *

— Вот как нашего брата чают-встречают? Приглашают к плюшкам и чаю? — хотя и опешил я от пригласительной виноградной лесенки от банановых залежей до верхнего пещерного окошечка, но, всё равно, скаламбурил. — Сижу в своей хате, как в каюте, и видать всех в окошко, и задом в уюте. Чайком с плюшками сладкими балуюсь и на укропную молодость жалуюсь.

Ладно. И на укропную старость не жалуюсь. Дедова присказка. Признаюсь, — кряхтел я