Фантастика 2024-2 - Елена Владимировна Петрова

– Дружина, слышал? – вдруг расхохотался Никита. – Городская стража… Ты про Грача что ли, Аниська?

– Про него самого, – кивнул тот. – Никитка, иди-ка ты к себе, мы с парнем поговорим.

– Как скажешь, – пожал плечами мужик и поднялся с места. – Ты постучись, как закончите, если отыграться захочешь.

Мне пришлось посторониться, чтобы пропустить его, но как только Никита закрыл за собой дверь, Анисим кивнул мне на кресло, садись, мол. Я решил на скромничать, уселся, откинулся на спинку. Да, это тебе не лавка…

– Гаврила Грач – это, парень, очень опасный человек. Душегуб. Грабитель. И, что самое поганое, он везде пролезть умудрился. У него и в страже городской люди свои есть, и у торговцев. А поэтому он все обо всех знает. А в особенности то, как и куда купцы пойдут и какой груз они повезут.

Он пробарабанил пальцами по столу, будто задумался, стоит ли продолжать разговор, но все-таки решился:

– Я поэтому к тебе и обратился, что человек ты новый и с ним связан быть не можешь. Но парень, похоже, лихой, раз с разбойниками схватиться не боишься, да с боярами знакомства водишь. Та часть пригорода, которая со стороны леса, почти полностью ему принадлежит. Любое заведение тамошнее часть дохода ему отдает, а если хозяин откажется… Было у нас пару раз такое: в первый раз кузнец новый платить отказался, так его головой в горн засунули, а во второй раз целое подворье сожгли, – Аниська хлопнул ладонью по столу и чуть не завопил. – Три облавы на него было! Три! И ни разу не нашли, упреждал кто-то.

– Так, как же я его неуловимого достать должен? – удивился я. – Если городская стража аж трижды не поймала?

– А вот это сам уже думай, – ответил городской служащий и снова пробарабанил костяшками по столешнице. – Но наместник за его голову две сотни пообещал. А купеческому люду он так поперек горла встал, что они обещают скинуться и награду удвоить.

– А узнать его как?

– Грачом его не просто так назвали, – ответил Анисим. – Говорят, нос у него большой и крюком, как клюв у птицы. Но опознать его не сможет никто, тут ты прав. Зато… На Граче этом все и держится, и если его не станет, то помощники его тут же между собой перегрызутся, власть делить начнут. Вот тут-то городская стража и ударить сможет, и выметем эту дрянь из города.

– Озадачил ты меня, Анисим, – покачал я головой. – Тут думать нужно будет, с товарищами посоветоваться, да и вообще, покрутиться, вокруг посмотреть. А ты многих уже за головой его отправил?

– Троих, – Аниська слегка поник. – Один, вроде как, сбежать сумел. Двоих самих потом нашли: тела отдельно, а головы отдельно. Послание он нам отправил, понимаешь? Так что и сам поосторожнее будь, на рожон не лезь.

– Уж не буду, это точно, – покивал я. – Мне моя голова еще дорога.

Решив, что засиживаться больше нет смысла, я попрощался с Анисимом и отправился в посад, на встречу со своими.

Обратно я шел гораздо осторожнее: два мешочка с серебром жгли карман. Да и помимо денег с меня можно было взять очень много: куртка, меч, кольцо, подаренное Анисимом, да те же самые кожаные сапоги. Старался держаться широкой улицы, проходящей насквозь через весь посад. Здесь, если на меня нападут, можно будет позвать на помощь. Да и стражники тут иногда показываются, в отличие от закоулков, где на них можно не рассчитывать.

Но ничего со мной не произошло, и скоро я оказался у харчевни, в которой чуть раньше мы сняли две комнаты. Харчевня оказалась на удивление приличной для этого района: внутри было чисто, на постелях вместо ожидаемой соломенной подстилки имелось белье, пусть и поверх тюфяков. Во дворе, кстати, была конюшня, а в комнатах – сундуки, запирающиеся на ключи. Сначала оставлять там вещи был страшно, но Игнат уверил меня, что все нормально, и я решил довериться его опыту.

Харчевня, кстати говоря, была недешевой. Сняли мы жилье на неделю, за что пришлось отдать целых два серебряных рубля. Платил, впрочем, Игнат из своих сбережений. Сколько у него их оставалось, я даже представить не мог, но подозревал, что у моего учителя деньги подходят к концу.

Кивнув хозяину харчевни, я прошел через зал, поднялся на второй этаж, к комнатам, предназначавшимся под сдачу. Прошел до конца коридора и толкнул дверь. Парни и Игнат уже были здесь.

– Продали все шкуры, – Пашка, как обычно, улыбался во все зубы. – Тринадцать рублей дали. Нормально так.

– Ага, нормально, – согласился я, закрыл за собой дверь, не забыв задвинуть щеколду, прошел к кровати и уселся на нее. Выковырял из кармана оба мешка с монетами, передал их Игнату. – За голову Широкого пятьдесят рублей дали. И еще, кольцо вот… По весу рубля на три, наверное, а так не знаю, за сколько можно продать.

– То есть у нас, – Пашка прищурился, складывая в уме два числа. – Шестьдесят три рубля есть. Нормально, до весны точно хватит.

– До весны, – досадливым тоном проговорил Игнат. – Вы, парни, еще не в курсе, но с Олегом мы это уже обсудили. Тесаки ваши нужно на нормальные мечи сменять. Доспех каждому купить, шлем. Самострелы те же самые, болты. И хотя бы по одному коню, пусть и не боевому – лишь бы нес куда-нибудь.

– И сколько нам денег нужно? – спросил Пашка.

– Тысяча, – ответил за старика я.

– Тысяча? – с округлившимся от удивления глазами повторил за мной Павел. – Так на столько же… Все Васильевское село купить можно.

Ну да, тремя неделями ранее я и сам так же подумал. А обычному селянину этого вообще не объяснишь. Зачем воевать идти, если у тебя столько денег есть? Это же такое хозяйство справить можно! Только вот многое случиться может с таким хозяйством: княжьи мытари заберут то, что им приглянется, разбойники нагрянуть могут… Да и зависть соседей никто не отменял. Пустят красного петуха, да уйдет все добро дымом на небеса.

А для воина хороший меч и добрый доспех – жизнь. Он удары, которые твоей шкуре предназначены, на себя примет. И врага разить тоже нужно чем-то, и хорошо бы, чтобы железяка эта чужую броню пробивала и не ломалась от пары ударов.

– Это как минимум, – огорошил его я. – Сейчас мы шестьдесят три рубля заработали. У меня есть еще тридцать серебром и мелочевки рубля на три, да у разбойников двадцать рублей взяли. То есть сто шестнадцать. Если мы