Грим - Анастасия Худякова

– Любопытно. Волк – противоречивый символ. – Роман присел на палубе, прислонясь спиной к релингам. – Знаешь, я всегда любил собак. И каждый визг боли, который я слышал, каждая пара грустных глаз и изможденное от голода и предательства тело оставляли рану внутри меня. Ни одна из них так и не зажила. – Глядя на серо-голубую воду, Роман вспомнил Кая. Его нос на ощупь был таким же прохладным и влажным, и глаза сероватые, как кварц, как эти волны. Он вспомнил их всех. – А волки… они ведь те же собаки, но их никто не осмелится пнуть или передразнить, или приручить, а потом бросить у обочины. И в чем же дело? Люди такие люди! Самодовольные, спесивые, надменные, они будут придумывать все новые пытки и издевательства для тех, кто слабее, кто и может заступиться за себя, но категорически этого не делает, потому что любовь в них перевешивает ненависть. Из всех знакомых мне существ только собаки четко расставляют свои приоритеты настолько, что если избирают своей целью служение человеку, никогда не сдаются. Они будут страдать, будут чувствовать себя преданными, перестанут, в конце концов, верить. Но они никогда не перестанут любить. Собака, которая была предана человеку, позволит избить себя до смерти, но не порвет клыками эту трусливую тварь. В отличие от волка. И это… это то, что всегда и завораживало, и отталкивало меня. Волки те же собаки, но они преданы лишь себе. И еще своей стае, но каждого ее члена они равняют с собой. Вот и получается, что волк предан только себе.

Ульф посмотрел на Романа так, будто услышал нечто крайне важное и совсем неожиданное. Улыбка почти исчезла, осталась только грустная мягкость в самом изгибе губ.

– Просто волки не заставляли тебя испытать столько боли.

– Да. И это тоже. Наверно, на твоем месте я ни за что не выбрал бы личину человека.

– Выбрал бы.

– Почему?

– Я живу куда дольше, чем ты можешь представить. После такого срока отчуждения и расчетливой волчьей нравственности необходимо поддаться человеческим слабостям хотя бы ненадолго. Иначе рискуешь растерять всякую чувствительность.

– Разве она нужна тебе с такой работой?

– Нужна, чтобы оставаться живым.

Какое-то время они молча шли по волнам и наблюдали за чайками. Роман вытянул затекшие ноги, предложил Ульфу сменить его, но тот со смехом отказался.

– Скажи лучше, о чем хотел поговорить.

Ульф искоса взглянул на растрепанную ветром светлую макушку. Он был уверен в том, что речь пойдет о Теодоре. Но лицо Романа не помрачнело, и Ульф начал сомневаться. И все-таки слова Романа поставили его в тупик и привели в изумление, пусть ничего этого он не показал, оставшись бесстрастным внешне. По мере того как он слушал рассказ о том, как совершенно неожиданно Теодора приняла сторону Романа, перекроив саму себя, длинные пальцы все сильнее сжимали штурвал и побелели настолько, что снежные крылья чаек казались лилово-синими по сравнению с ними. Ульф в ужасе подумал о том, какие последствия будет иметь его встреча с Полссоном, ведь он недооценил Теодору Холл.

Недвусмысленно намекнув ей на злодеяния Романа в тот день на вершине горы Ульрикен, Ульф был уверен, что она сломается. Да, он недооценил силу ее любви. Но он выбрал меньшее зло, тем самым выполнив свой долг.

И все же, если она смогла пойти против всего, что составляло ее суть, избрав сторону Романа, возможно, могла бы выстоять и против натиска Полссона?

– Ты слушаешь? – прервал его размышления Роман. – Почему у тебя такой странный взгляд?

– Ветер крепчает.

– Ульф…

– Я не думаю, что ты должен был поддаваться и принимать ее. Это нечестно. Ты уйдешь, а что станет с ней? – Ульф обернулся, резко бросив эти слова в Романа, как будто внезапно налетела буря, заполонив собой все небо и поглотив солнце.

– Об этом и шла речь, я… Знаешь, я многое понял. Теодора и ты многое…

– Постой-постой! – Ульф прошел к мачте, открепил парус, сложил, закрепил канаты.

Все это время Роман беспокойно поглядывал на руль. Когда парус был убран, Ульф проверил соединение цепи и якоря и отпустил сцепление. Тот с глухим плеском нырнул в воду. Ульф кивнул Роману, а сам остался в носовой части.

Роман приблизился. Вокруг были лишь вода и небо, совсем как в заброшенном замке, где их могли слышать лишь камень и облака.

– Не собирался ли ты сказать, что Теодора и я многое в тебе изменили, поэтому ты больше не тот человек, что прежде, и потому мой приход не имеет смысла?

– В общих чертах.

– Так что же, неожиданный конец у нас получается? Наверное, когда сойдем на берег, мне нужно будет срочно написать письмо в бюро урегулирования смертных преступников и уведомить Асов о том, что один такой прозрел, так что пусть себе живет!

– Ты снова смеешься?

– Нет, похоже, это ты надо мной смеешься! – Ульф, который всегда в совершенстве владел своими эмоциями, разозлился. – Я рассказал тебе, рискуя всем, много такого, о чем мне запрещено говорить. Дал тебе время и теперь все больше жалею об этом. А ты что же, принимаешь меня за неудачную шутку? Надеешься, что раз ты теперь праведник, я оставлю тебя в покое и исчезну? – Ульф откинул ногой лежащий на палубе свернутый в кольца канат. – По-прежнему видишь во мне чудовище, которое прервет твою драгоценную жизнь? Ненавидишь меня?

Роман молчал, будто слова были ударами и они перебили ему гортань. Он слышал гнев, но видел боль, и она заставила страдать его самого куда сильнее прежнего.

– Вот кого ты должен ненавидеть. – Ульф ткнул в него указательным пальцем. – Вот кого должен винить. Это был твой выбор!

– И я виню, – тихо ответил Роман. – В частности за то, что питал какую-то глупую надежду все это время.

– С чего бы?

– Ну знаешь, когда в нашем мире к тебе заявляется парень и представляется существом из другого измерения, ты не очень-то веришь в происходящее, пусть аргументы и железные. – Роман отвернулся и стал смотреть на воду. – Это ведь не первый раз, когда ты так делаешь? Прикидываешься человеком и живешь чужой жизнью.

– Нет. Не первый.

– Как же так вышло, что за все то время, что ты провел на земле, ты ни разу не полюбил?

– Почему ты так решил?

Что-то в голосе Ульфа заставило Романа пожалеть о своем вопросе и усомниться в выводе.

– Ты никогда ни о чем таком не говорил.

– Я не человек, мне простительно держать свои секреты под замком.