Приказано поступать по совести - Сергей Елисеев

Первыми двумя короткими очередями я сбил один из дронов, и тот рухнул наземь за пределы крыши. Оператор второго БПЛА оказался куда более искусным и долго уворачивал птичку от пуль, испускаемых моим автоматом. Но судьба благоволила мне, и тот повалился вниз вслед за своим предшественником. Дроны были уничтожены, но вместе с тем у меня закончились патроны. Остался лишь пистолет с заряженной в него обоймой, да последняя граната.

На нижних этажах ни на мгновение не стихал ожесточённый бой. И вдруг, раздался истошный, яростный рёв, вслед за которым прогремел мощнейший разрыв, сотрясший всё здание. Под ногами затрясся пол.

Перестрелка стихла, пришло пугающее осознание, которое подтвердили враги, вышедшие в эфир.

- Вымпел, противник ликвидирован. Один из них взорвал связку гранат, убив и своих, и троих наши. Мы заходим. - сухо отрапортовал штурмовик без единой эмоции в голосе.

- Принято, - не без удовлетворения в голосе ответил таинственный Вымпел, - что с теми, которые сбежали на крышу?

- Они для нас больше не проблема. Трое из пятерых - дети, ещё одна - девчонка. Оружие есть лишь у одного, и у него закончились патроны.

- Ясно...действуйте! - ответил Вымпел, после чего ушёл с эфира.

Солдаты не спешили на штурм, ибо были уверены в своей победе и проводили перегруппировку. Стоит им только зайти на крышу, как город окажется у них в руках. Артиллерия, дроны и авиация противника завоюют абсолютное господство, так как весь город, от края до края, будет у вражеских наводчиков, как на ладони.

Вдалеке, на юге, стоял аэропорт. Из коротких обрывков вражеского радиоэфира мы сумели узнать, что Кишинёвский гарнизон Национальной Армии бросил все силы на удержание аэропорта. Аэропорт - последний форпост нашей армии. Здания, которые могли послужить высокими точками для наводки ударов, были уничтожены ещё днём. Комплекс многоэтажных домов, на территории которого засели мы - последняя высота в городе. Без неё единственные глаза американцев в Кишинёве - разведывательные БПЛА, парящие высоко в небесах. Из-за этого артиллерия и авиация врага скованы и не могут работать в полной мере своих сил.

Вот так, сами того не осознавая, мы превратили борьбу за выживание, в самую настоящую боевую операцию. Операцию, в ходе которой мы выиграли время для нашей армии, спасли её от разрушительного шквала артиллерийских снарядов и авиабомб.

Я верю, что у отца есть план. Не может быть, чтобы вся операция Кишинёвского гарнизона, включая подрыв высотных зданий и героическая оборона аэропорта, была лишь предсмертной агонией умирающей республики. Должен быть в этом всём какой-то замысел. И если я прав, и этот самый замысел действительно существует, тогда все жертвы, все наши потери и весь ужас, через который мы прошли за последний день, не были напрасны.

От этой мысли по телу растеклось приятное тепло. Выходит, что парни погибли отнюдь не зря. Они погибли, защищая народ и республику. И я погибну не понапрасну. Я погибну, защищая самое дорогое моему сердцу.

Я посмотрел на Полину, обнимавшую детей, словно родная мать, и душу мою сковала боль. Не передать словами моего счастья. Счастья, крывшегося в девушке, которая в миг горя и обрушения мира, распустилась, словно весенний цветок, показав лучшее, что может быть в людях. Она это показывала, заботливо перевязывая раненных парней и оберегая чужих детей, будто своих. Но мы умираем слишком рано. И никаких слов, никаких чувств и эмоций не хватит, чтобы передать мою тоску. Тоску по лучшему миру, который мы могли бы построить вместе.

Мы сидели на холодном бетоне, прижавшись спиной к краю крыши.

- Прости меня, Полина, - сквозь вставший в горле ком сказал я, - прости, что не смог тебя защитить. Прости...

- Не извиняйся! - отрезала она, посмотрев на меня взглядом, полнившимся добротой и пониманием - Есть вещи, на которые мы не в состоянии повлиять. Ты сделал всё, что мог. Ты не только боролся за своё выживание, но и взвалил на себя такую ответственность, которой многие бы испугались. Ты дал бой самой смерти! За это ты навсегда останешься в моём сердце героем. Незаметным, бесславным, но всё равно героем...

Маленькой, холодной ладонью, она провела по моей щеке, после чего одарила меня нежным поцелуем, на который я робко ответил.

Память. Кто вспомнит о нас, когда мы уйдём в небытие? Живы ли те, кто мог бы рассказать людям о нас? Что сможет увековечить наш маленький подвиг кроме короткой видеозаписи? Узнает ли кто-то о нашей жертве во имя спасения Жизни? Сколь ничтожной в масштабе трагедии, столь же великой жертве...

Вдруг меня осенило. Я расчехлил один из подсумков и достал оттуда маленькую записную книжку. Это был блокнот Егора. Сколько я его знал, он никогда с ним не расставался. У моего друга была мечта - он всем сердцем желал писать музыку. Когда он мне показывался написанные кривым почерком на мятых листах текста, я всегда хвалил и приободрял его, поощряя его движение вперёд, хоть сами текста и были довольно-таки дрянные.

И сейчас, когда я в последний раз прощался с товарищем, он отдал мне свой блокнот. Протягивая его мне, он словно бы отрывал кусочек своей души, отдавал мне часть себя и своей памяти, свято веря, что я сумею его сохранить.

Я открыл блокнот на крайней исписанной странице. Мятый листок был испачкан пылью, грязью и каплями крови, сквозь которые виднелись линии, аккуратно выведенные серым грифелем простого карандаша. Вверху страницы, вместо названия, красовались три звезды, ниже которых колонной тянулся текст:

Когда приближается смертьОчень трудно не быть малодушнымНо у меня не дрогнет нервСомнения любые мне чужды!

Враг решил, что это финалНу какой же он все-таки глупыйЯ уже вижу его злобный оскалСейчас он узнает как умирает русский!

Даже если небо накрыло огнёмВыбор мой сделан - я остаюсь!И пусть в обойме последний патронЯ умираю но не сдаюсь!