Экспансия на позавчера - Алексей Небоходов

требовал мгновенного ответа на всё и сразу. Теперь желания текли иначе. Они находили свою дорогу, искали правильные пути, сами вливались в мир, который учился их слышать. Всё пришло в движение.

Гул голосов, который ещё мгновение назад был невыносим, стал стихать. Он больше не походил на натиск штормовых волн, а напоминал мягкий прибой, в котором каждое движение было осмысленным.

Теперь Иван не должен был решать каждую судьбу. Он не был судьёй, не был исполнителем, не был властителем. Он лишь направлял.

Мир больше не взывал к нему с беспорядочной мольбой. Теперь к нему пробивались лишь те желания, которые требовали его личного вмешательства, те, что не могли разрешиться без его руки, его взгляда или слова. А остальные…

Остальные начали исполняться сами.

В реальном мире едва заметно дрогнул воздух. Всё осталось таким же: неподвижные предметы, глубокая ночь, едва ощутимый холод стекла, о которое Иван опирался перед тем, как шагнуть в неизведанное. Но он изменился.

Ему казалось, что прошла целая вечность.

В этом мире пролетели лишь пять минут, но там, за гранью привычной реальности, где он дал жизнь новой вселенной, время текло иначе. Тысячелетия сменялись мгновениями, города рождались и исчезали, народы вставали и гасли в пламени истории. Он видел рассветы и закаты веков, наблюдал за тем, как мир, созданный его мыслью, наполнялся движением, смыслами, борьбой, свершениями, потерями. И всё это – в какие-то пять минут.

Он сделал вдох. Глубокий, осторожный, словно заново учился дышать.

Тишина казалась тяжёлой, слишком плотной после оглушительного рёва миллионов жизней.

Его сознание всё ещё было там, в том мире, но тело уже вернулось сюда. В его груди странно сжималось и разжималось что-то новое – ощущение разрыва, ощущение связи.

Иван сделал шаг назад, вырываясь из объятий той реальности, но ощущение её присутствия всё ещё пульсировало в его сознании. Но чувствовал, что что-то осталось там, внутри той вселенной. Часть его самого.

Он провёл ладонью по лицу, стараясь сосредоточиться на том, что окружало его сейчас. Но его разум ещё горел, его внутреннее зрение видело иное. Мир, который он создал, не исчез, не был сном, не растворился в тумане, как иллюзия. Он жил.

Бывший курсант земной военно-космической академии чувствовал это каждой клеткой своего тела. Эмоции накатывали волнами, сталкивались, переплетались, не давая определиться, какая из них главнее.

Он ощущал опустошение, словно часть его энергии, его сущности осталась там, в сотворённой вселенной, растворившись в каждом её мгновении.

Созидание требует силы, требует отдачи. Иван чувствовал, как каждая его мысль, каждое мгновение пребывания в том мире забирало что-то от него, вплетало его в структуру новой реальности. Он ощущал усталость на уровне, который невозможно объяснить простым изнеможением тела – это была усталость творца, уставшего не от работы, а от самого акта творения.

Но вместе с этой усталостью пришло и другое чувство, мощное и всепоглощающее. Это была не сила, а осознание безграничной власти над материей, способность придавать форму несуществующему, заставлять пустоту наполняться смыслом. Иван понял, что он может творить реальность: не просто играть с образами в своём сознании, а давать им жизнь, делать их частью мира, независимого от его воли.

Не просто воображать, не просто моделировать, а создавать. Делать нечто, что будет существовать независимо от него. Подчинять материю своей воле. Давать рождение тому, чего не существовало прежде.

Ощущение было противоречивым: в нём сочетались страх перед безграничными возможностями и трепетное осознание грандиозности содеянного.

Иван вдруг осознал, что теперь никто не способен понять, что он испытал. Никто в этом мире не мог знать, что значит создать целую вселенную, прожить в ней века, чувствовать, как она развивается, а затем вернуться обратно, будто ничего не случилось.

Его мир стал его неразгаданной тайной, пространством, о существовании которого никто не должен был знать. Это была его собственная вселенная, созданная его волей, наполненная его замыслами, управляемая его законами.

Иван осознал, что не может позволить кому-либо проникнуть в этот мир, ибо чужое присутствие разрушило бы его первозданную чистоту, нарушило бы баланс, который он едва уловимо чувствовал.

Этот мир принадлежал только ему, и никому другому не дано было даже прикоснуться к нему.

Он должен был скрыть его от чужих глаз, сохранить в тайне, сделать частью себя, недоступной никому, кроме него самого.

Глава 23

Система Севантора встретила их безмолвием, равнодушием холодного космоса, в котором не было места тревоге, сомнениям или страху. Бесконечная темнота безучастно взирала на прибывающую флотилию, не зная, что в её черных тенях несётся не просто экспедиция, а неизбежность.

Они приходили не для переговоров, не для исследования, не для торговых контрактов. Их присутствие означало лишь одно: покорение, подчинение и полный контроль. Никогда прежде эта планета не становилась театром боевых действий, но теперь её спокойствие было нарушено навсегда.

Из глубин гиперпространственного тоннеля три боевых крейсера вышли тяжёлыми тенями, медленно и уверенно вторгаясь в эту далёкую систему. Они несли в себе не просто мощь, а историю целой эпохи: эпохи экспансии и безраздельного владычества. В их сопровождении скользила эскадра малых судов – транспортные корабли, модульные базы, корабли-зондировщики, которые несли на своих бортах дополнительное снаряжение. Пока крейсеры несли в себе разрушение, сопровождение обеспечивало контроль над тем, что останется после удара.

В центре боевого строя находился флагманский крейсер "Гелиос" — гордость земного флота, ветеран десятков кампаний. Его броня была окрашена в глубокий угольно-чёрный цвет, будто поглощала окружающий свет, а при ближайшем рассмотрении можно было разглядеть размытые следы прошлого – шрамы от сражений, потертые участки, где прежде красовались эмблемы уничтоженных врагов. Этот корабль был свидетелем войн, которые его экипаж уже не мог пересчитать, он пережил разрушенные цивилизации, стертые города и сломленные нации. Каждое сражение оставляло на его корпусе след, но он продолжал идти вперёд, и ничто ещё не смогло его остановить.

На командном мостике "Гелиоса" царила безупречная дисциплина. Генерал Эдвард Хэйден, высокий, худощавый мужчина с аскетичными чертами лица, стоял у центрального обзорного экрана, сцепив руки за спиной. Выражение его лица было непроницаемым – не холодным, не жестоким, а просто лишённым эмоций. В его глазах не отражался гнев, но и сочувствия в них не было. Он знал, зачем они здесь. Он знал, что нужно делать.

Вокруг него операторы боевых станций отслеживали поступающую информацию. Мониторы анализировали характеристики планеты, заполняя таблицы тектоническими данными, климатическими параметрами, составом атмосферы. Но главное, что их интересовало, было население.

На гигантском голографическом экране развернулась трёхмерная модель Севантора. Красные