Фантастика 2024-84 - Константин Давидович Мзареулов

— Что именно?

— Что война кончится в мае, причем и год угадал.

— Ага, и это тоже.

— Сань, говори, я ж сейчас весь изведусь. Как, откуда ты столько знаешь? Или знал? — А я вдруг решил шутить дальше, испытывая терпение друга.

— Мологжане бывшие не достают? — В Рыбинске перед самой войной город Мологу затопили, устроив Рыбинское водохранилище. Так вот те бывшие жители города даже через пятьдесят лет все ноют и ноют.

— Чего? — явно сбился с мысли Петя.

— Чего, ты глухим, что ли, стал? — смеясь уже не скрывая, спросил в свою очередь я.

— Это ты сейчас о чем? — членораздельно, чуть ли не по слогам произнес Петр.

— Не бери в голову, просто ляпнул. Скажи мне, дружище, как тебе рассказать то, что я хочу?

— Ни фига ты вопросики подкидываешь! А я почем знаю? Говори уж как-нибудь, надоело твои загадки решать! — едва не матерясь, выпалил Петр.

— Просто, если я рубану тебе все вот так, в лоб, ты просто охренеешь и убежишь, да еще и «скорую» мне вызовешь. А я в дурдом не собираюсь.

— Сань, ну не томи, обещаю, дослушаю до конца!

— Петь, ты здесь родился? — заглянул я в глаза друга.

— Да, я ж рассказывал, — машинально кивнул он.

— Я тоже…

— Ты же не помнил ничего о себе, контузия. Что, и голову вылечил… — тут Петя и споткнулся.

— Ага, понял, наконец, куда клоню?

— Ты ничего не рассказывал, постоянно отмахивался от всех…

— А историю с наградами напомнить?

— Ты не хотел, чтобы тебя награждали! — он четко вспомнил то, что я и хотел от него услышать.

— Ты не думал, почему?

— Ну, ты же объяснял, что удача отвернется, сглаза боялся, хоть мне и смешно было такое слышать.

— Петь, я тоже родился в твоем городе… в восьмидесятом году.

— Чего? Тебе же не шестьдесят восемь лет!

— Ага, в тысяча девятьсот восьмидесятом… — и я взял паузу, чтобы вдоволь насмотреться на смешное выражение лица моего сослуживца-однополчанина.

Мы молчали минут двадцать, я уже начал переживать, что Петя ищет предлог, чтобы сбегать за «скорой помощью», когда он наконец оттаял.

— Так, б…, теперь-то все и сходится! — воскликнул наконец Петя. — Ты как ясновидящий, да?

— Ой блин! — выдохнул я. — Я был о тебе лучшего мнения как о следователе.

— Сань, ты чего, всерьез? — Видя, что я и не думаю улыбаться, он вдруг вскочил. — И ты молчал??? Ты столько времени молчал, гад!

— Поэтому и не говорил, что боялся именно такой реакции. Если бы мной заинтересовались «органы», как ты думаешь, я был бы еще жив? Вот только правду говори!

— Ты знал о войне, о победе, о жизни вообще!!! Ты же мог помочь…

— Кому? Петь, ты себя слышишь? — спокойно ответил я.

— Да как это кому? Рассказал бы политруку, Нечаеву, мне, наконец! Уж довели бы куда следует!

— Ты и правда побежал бы сдавать меня, зная, что больше не увидишь?

— Почему не увижу? — не понял тот.

— А ты подумай! Кто выпустил бы обладателя таких знаний на волю? — Теперь Петя молчал полчаса, я по часам заметил. Когда он очухался, глаза его стали другими.

— Саш, — ого, теперь и тон сменился, — сколько ни думаю, все равно склоняюсь к одной мысли… Ты неправ был, да и сейчас неправ. Твои рассказы о будущем, о сражениях, голоде, могли спасти кучу людей!

— А может, погубили бы еще больше?

— Почему?

— Да потому, Петь, что природа, она не терпит нашего вмешательства, все равно поставит все на свои места. Ты вот вроде думал, а начни сначала. Вспомни хотя бы переправу.

— Я-то помню, еще бы забыть! — Тогда я спас его, вытащив во время бомбежки из воды. Этот горе-следак даже плавать не умел. Вот, сидит сейчас, вижу, что в шоке, значит, сообразил.

— Не стало бы меня, а значит, и дочери, и всего того, что вокруг меня…

— А теперь представь, сколько таких, как ты, умерло бы, сколько осталось бы в живых? Ты уверен, что потеряв управление страной в самый разгар войны, наша власть выиграла бы эту самую войну?

— Победил народ! А вообще, Сань, чего-то это совсем для меня много. Мне надо все осмыслить…

— Да нет, теперь уж слушай, братушка! — я был серьезен как никогда, разговор выходил очень тяжелым. — Меня берут в разработку особисты, переправляют дальше по инстанциям, это в лучшем для меня случае, могли бы и просто шлепнуть, сочтя за бред весь мой рассказ. Дальше что? Вытряхивая из меня показания, дошли бы и до смерти вождя, и до сведений о нашей партийной верхушке. Сталин сразу захотел бы убрать тех, кто повинен как в его смерти, так и в будущем развале страны.

— Это еще о чем? — вид у моего друга был еще тем.

— А ведь те люди сейчас активно размножаются и делают свой, неважно какой, но это тоже вклад в развитие и историю страны, — продолжил я, не обращая внимания на Петины вопросы. — Вот тебе самый простой пример, ты так быстрее сообразишь. Даже не буду брать дивизию, не то что страну. Смотри сюда… — Петя внимательно глядел на меня, глаза выражали смешанные чувства.

— Ну, говори!

— Рассказал бы я, например, ротному, или нет, даже взводному…

— Да вот хотя бы Нечаеву мог рассказать!

— Слушай дальше. Я рассказываю ему, что таких взводов, как наш, в Сталинграде за осень и зиму погибнет не одна тысяча, а те дома, которые мы отбивали с такими усилиями и потерями, будут переходить из рук в руки несколько раз.

— И?

— Стал бы он так упорствовать, захватывая их, зная, что погибнет и все это бессмысленно? Стал бы стоять там, где все равно отступили через день?

— Не знаю…

— Да не стал бы, Петь. Обреченность — это такая зараза, что хуже нет. Я ведь вначале, вспомни, вообще был равнодушным ко всему, потому как знал, что будет.

— Теперь мне многое стало ясно. А как же твои геройские вылазки?

— Петь, ну какие геройские? Вот Павлов да, смог сколотить тогда свой взвод и сражаться. А я что?

— Ну как же, и разведка, и захваты домов…

— Так я же ходил туда, где действительно можно было как-то уколоть фрицев. Посильнее уколоть. Плюс я развил тогда такую активность еще по одной причине…

— Сань, ну говори же, я же сейчас лопну от нетерпения! — Петруха аж подскакивал на месте.

— Петь, если бы мы не захватили эти первые дома и командование не «заставило» нас развивать местный успех, нас