Испивший тьмы - Замиль Ахтар

Я повернулся и увидел черноглазую Элли. Она ухмылялась так широко, что могла вывихнуть челюсть. Вокруг нее мерцало обсидиановое сияние, контрастируя с приглушенной зеленью леса.

– Спаси ему жизнь, – взмолился я. – Прошу тебя.

– Все что пожелаешь, папочка.

Элли опустилась на колени и погрузила пальцы в кровь Принципа. Она написала руну в виде звезд и каких-то символов на его животе, затем накрыла рану ладонью. Когда она убрала руку, рана закрылась и руна слилась со шрамом.

– Ты кровавая колдунья.

– Я все что угодно.

– С ним все будет хорошо?

– С ним никогда не было все хорошо. Но он не умрет, если ты об этом.

Я закрыл лицо окровавленными ладонями и зарыдал от облегчения.

– Плачущий завоеватель, – мрачно усмехнулась Элли. – Утай тоже много плакал, но никогда не позволял видеть это своим женам или воинам. Я смотрела, как он льет слезы, когда вселилась в дронго. Это помогло мне узнать, как достучаться до его сердца.

Какое отношение ко мне имеет сирмянский завоеватель Костаны? Я решил не подыгрывать ей и вытер слезы, заменив их кровью Принципа.

– Ты нас обманула, – сказал я. – Зачем ты привела нас в Пендурум?

Она развела руками:

– За этим. Чтобы это произошло.

– Значит, тебе надо было привести Крума в Мертвый лес?

– А ты помог, верно? Ты сразил Падшего ангела и открыл путь. Помнишь, что я сказала о твоих добрых намерениях? – Ее ухмылка стала шире. – Вот теперь слушай выстрелы. И крики.

Они превратились в фоновый шум, почти неотличимый от других звуков битвы.

Правое плечо онемело. Все это время кровь не переставала течь, и на траве осталась красная дорожка.

– Я могу позаботиться и об этом.

Элли окунула палец в кровь Принципа и начертила руну на моей коже. Пока она шептала заклинание, вопли боли в плече превратились в тихий шепот.

Я набрал в кулак звездного огня и сформировал шаровую молнию, после чего с удовлетворением сжал кулак.

– Вперед, – погладила раздутый живот Ахрийя, – отец моего сына.

– Ты говорила, что боишься дочери. Что не приблизишься к Васко, потому что она где-то рядом. Ты и об этом лгала?

– И да и нет, – пожала плечами она. – Последние четыреста лет у нас с Таурви были сложные отношения. Но время от времени мы объединяемся.

– Объединяетесь?

– Увидишь. Ты не слишком-то обращал внимание на то, что происходит на самом деле, а, Михей?

Я всегда знал, что нельзя доверять этому демону. И тем не менее именно она даровала мне силу. Она только что спасла Принципа. Я нуждался в ее помощи, но должен был проявлять осторожность, чтобы не стать ее марионеткой.

Я поднял мальчика и прижал к себе. С тропы донесся топот лошадей. Когда я отвернулся, в небо вспорхнул дронго с похожими на капли крови глазами.

Я укрылся за самым большим дубом, а всадники проскакали мимо на заляпанных грязью кобылах. Я узнал их.

– Борис! Видар! – окликнул их я.

В кожаных доспехах, кольчугах и щитках с украшениями из кости и оленьих рогов эти двое выглядели так же свирепо, как любой рубадийский воин на поле боя. Они натянули поводья, заставив лошадей с визгом встать на дыбы, и рысью подъехали ко мне.

– Малак… что с твоим сыном? – спросил Борис, державший в руках наборный лук.

– Отвезите его обратно в лагерь, прошу вас.

– Мальчишка попал в беду? – Видар снял с седла веревку. – С ним все хорошо?

– С ним все будет хорошо, – ответил я.

Видар помог мне привязать Принципа к спине Бориса.

– Отвезите его к моей жене. И берегите их.

Я потуже затянул узел на боку Бориса.

– Столько крови…

Борис смерил меня горестным взглядом:

– Это только начало.

Я погладил ногу Принципа, жалея, что не смогу быть рядом, когда он очнется.

– Делай что должен и предоставь его нам. – Видар цокнул языком. – Нам лучше не задерживаться.

Его лошадь повернула обратно к тропе.

– Да пребудет с тобой Саклас. – Борис пришпорил лошадь и последовал за другом.

Я проводил их взглядом до болота, разделявшего лагерь и это поле боя, а затем сжал железный кулак, втягивая в него свой неистовый жар. Замысел Падших ангелов, на который намекнула Ахрийя… Был я его частью или нет, я не буду принимать его во внимание.

Я сделаю то, что должен был в тот день, когда работорговцы похитили Элли. Буду защищать тех, кто мне дорог, любой ценой, всеми силами, темными или светлыми. Я буду пить из глубин поющих звезд и уничтожу всех, кто посмеет встать у нас на пути.

Я не Мирный человек. Не сегодня.

27. Мара

Гору, в которой мы прятались, сотрясали выстрелы бомбард, в воздухе висела рыжая пыль. При каждом толчке я боялась, что пещера обрушится, но рубади заверили, что камень горы Дамав прочнее любого другого. По словам стражников, Принцип вышел помочиться, пока я спала, и я опасалась, что его может задеть шальным взрывом. Я боялась и за Михея, ушедшего в бой, и за Ану, где бы она сейчас ни находилась.

Я всего лишь узел страхов в обличье женщины. Так было с тех пор, как вернулся Васко. Он всегда заставлял меня бояться. Может быть, если он умрет, мне больше не будет страшно.

Или мои страхи уже победили? Может, я обречена так жить: с колотящимся сердцем вглядываться в темные углы, просыпаться среди ночи, не в силах снова уснуть, потому что во сне меня ожидают лишь кошмары, и повсюду слышать крики дочери, когда Васко сует ее лицо в огонь?

Но когда-то давно я была чем-то бо́льшим, чем узел страхов. Во мне теплилось нечто, зовущееся надеждой, и я чувствовала сладость ее обещаний. Я верила, что могу стать лучше. Я дала обет стать лучше, растила детей и пыталась быть доброй даже к незнакомцам. Я хотела учиться, и хотела жить, и улыбалась блестящим камням у реки так же, как и красивому восходу. Мир был садом, и меня еще не кололи его шипы.

Может, та, счастливая, я еще здесь, погребена под всеми этими страхами. Ранена, но еще жива. Или она умерла, как многие невинные. Может быть, мне больше никогда не будет хорошо, разве что в меркнущих воспоминаниях о женщине, которой нравилось улыбаться и мечтать.

Я задумалась, не так ли было и у Михея? Не чувствовал ли он себя погребенным под своим горем? Если я не способна помочь себе, вдруг удастся помочь ему? Он заслуживал немного доброты или даже тепла, разве нет?