MARVEL: Небесный Кузнец - Expero

Expero

MARVEL: Небесный Кузнец

Глава 1

Пробуждение… Оно было не просто плохим. Оно было откровенно паршивым, из тех, что заставляют жалеть о самом факте своего существования.

Первым ударил молот боли, раскалывающий череп изнутри. Не острая, режущая боль, а тупой, пульсирующий ритм в висках, словно там, за костью, поселился неумелый барабанщик-сатанист, отбивающий дьявольскую дробь с каждым ударом сердца. Вторым пришел сушняк. Не просто жажда, а ощущение, будто горло засыпали раскаленным песком Сахары, а потом отполировали наждачкой. Язык, распухший и шершавый, ворочался во рту как дохлая, высохшая на солнце ящерица. Сознание возвращалось неохотно, рваными клочьями, цепляясь за спасительные, темные обрывки небытия, но реальность была настойчива и безжалостна.

Прежде чем я успел до конца очухаться и собрать воедино осколки мыслей, в нос ударил запах. Тошнотворный, кисло-сладкий, безошибочно узнаваемый смрад. Запах блевотины. Иронично, но эта вонь прояснила сознание лучше, чем мог бы сделать ушат ледяной воды. Я попытался поморщиться, но даже это простое движение лицевых мышц вызвало новую волну тошноты, подкатившую к горлу.

Хотя нет… Все оказалось еще хуже. Это не просто запах. Это и есть блевотина. Липкая, остывающая лужа мерзких излияний собственного организма пропитала футболку и неприятно холодила кожу на спине и плече. Осознание этого факта окатило ледяной волной омерзения, заставив содрогнуться. И все бы ничего, мало ли что в жизни бывает, но это откровенно не то, чем мне запомнились последние мгновения перед сном. Я отчетливо помню, как ложился спать. У себя дома. В своей чистой, свежезастеленной кровати. Абсолютно трезвый и в адекватном состоянии. А сейчас…

С трудом, опираясь на липкий, шершавый пол подрагивающими, непривычно слабыми руками, я заставил свое отравленное тело принять сидячее положение. Комнату качнуло, словно палубу корабля в девятибалльный шторм. Я зажмурился, вцепившись пальцами в пол и пережидая приступ головокружения, и, наконец, огляделся. Увиденное мне категорически, до скрежета зубовного, не понравилось.

Это не моя спальня. Это даже близко не мой дом.

Крошечная однушка, а точнее — студия. Навскидку, квадратов двадцать пять, может, тридцать. Большая, если это слово здесь вообще применимо, комната, выполняющая функции и гостиной, и спальни, и черт знает чего еще. Потрепанный диван с вылезшими кое-где пружинами, видавший лучшие дни еще при Никсоне. Неуклюжий шкаф из дешевого ДСП с отслаивающейся по краям пленкой «под дерево». Письменный стол, заваленный какими-то бумагами и пустыми упаковками от лапши быстрого приготовления. В углу ютится кухонный гарнитур — пара шкафчиков, мойка с горой грязной посуды и электрическая плитка на две конфорки. Все выглядело не просто неказисто, а убого и безнадежно. В сравнении с моим просторным частным домом, который я своими руками поднимал из руин последние десять лет, это место выглядело как собачья будка рядом с дворцом.

Но главный вопрос был не в этом. ЧТО. Я. ЗДЕСЬ. ЗАБЫЛ?

Мысли путались, цеплялись одна за другую. Похитили, насильно напоили до беспамятства и бросили здесь? Бредовая идея. Кому я нужен? Друзья устроили какой-то идиотский, за гранью добра и зла розыгрыш? Нет, ни разу не в их духе. Да и практически все они в городе, за сотни километров отсюда. Им что, делать нечего, кроме как ехать посреди ночи, чтобы провернуть такую сложную и бессмысленную операцию? Плюс, нужно же было меня как-то вытащить из дома, не разбудив, влить в меня литры алкоголя… Нет, не сходится. Абсолютно.

И только сейчас до моего все еще не шибко соображающего разума дошло. То самое несоответствие, которое подсознание настойчиво игнорировало, но оно все лезло и лезло наружу, вызывая глухую, сосущую тревогу. Тело! Габариты! Мои руки! Какого черта они выглядят такими… тощими и нежными? Это не мои рабочие, жилистые руки, покрытые густой сеткой старых шрамов и трудовыми мозолями от десятилетней работы с деревом и металлом! Руки, которые могли одним точным ударом кулака загнать гвоздь-сотку в сосновую доску и не заметить. А эти… Эти годились разве что для нажимания кнопок на клавиатуре или перелистывания страниц. Да и в целом, я ощущаю себя как будто… ниже? Легче?

Сложно. Слишком много вопросов и ни одного ответа. Знаю лишь то, что ничего не знаю. Но разобраться надо. С твердым намерением найти хоть какую-то зацепку, я, пошатываясь, направился в единственную отдельную комнату в этой студии — ванную. Каждый шаг отдавался гулкой болью в голове, тело нещадно ломило, но с горем пополам я оказался внутри. Грязная… было бы слишком мягко сказано. Въевшаяся желтизна на фаянсе унитаза, глубокая трещина на раковине, кое-как заклеенная серым скотчем, скользкий дешевый обмылок вместо нормального мыла. От единственной лампочки без плафона исходил тусклый, мертвенный свет. Все здесь вопило о бедности, безразличии и запущенности. Мой взгляд уперся в замызганное, покрытое высохшими брызгами зеркало над умывальником. Именно в это зеркало я и посмотрел.

— Да ну нахуй, блядь! — вырвалось у меня хриплым, чужим юношеским голосом. Я отпрянул от зеркала так, будто оно было прокаженной зомби-тварью с часовым взрывным механизмом на груди.

Из зеркала на меня смотрел… не Я. Это если вкратце. А если не вкратце, то на меня смотрел юноша лет девятнадцати. Растрепанные темно-русые волосы, большие карие глаза, в которых плескалась смесь животного страха и растерянности, и довольно обычное, ничем не примечательное лицо. Ни моей привычной трехдневной щетины, ни сетки морщин у глаз, ни глубокого шрама на подбородке, оставленного сорвавшейся стамеской пару лет назад. Просто гладкая, бледная кожа с едва заметными следами подростковых прыщей. Тощее телосложение, рост порядка метра семидесяти пяти, если судить по грубым прикидкам. Из одежды — серая, пропитанная рвотой футболка и клетчатые хлопковые шорты.

Я стоял, как громом пораженный, и смотрел на отражение, но видел не его. Перед внутренним взором встала другая картина. Моя мастерская в гараже. Запах озона от работающего сварочного аппарата, смешанный с терпкой сладостью сосновой стружки. Мои руки, о которых я так некстати подумал ранее… Я помнил их до мельчайших деталей. Широкая, мозолистая ладонь, способная без труда обхватить торец бруса «сотки». Сеть мелких белесых шрамов — память о сорвавшихся сверлах, острых кромках металла и занозах, которые уже стали частью рельефа кожи. Под ногтями — въевшаяся, почти перманентная темная полоска смеси машинного масла и древесной пыли, которую не брал ни один растворитель. Эти руки были инструментом, продолжением моей воли. А то, что я видел