Тачанка для зеброида - Камело Пард

В современной Индии, Пакистане и Иордании военные патрули на дромадерах до сих пор работают вполне успешно

А вот в Монголии и Китае предпочитают бактрианов. Особенно зимой!

IV. Псы войны

В первый день Нового года, пока все бойцы и шоферы спали, я выехал на рекогносцировку в Алайскую долину. Нечеловеческими усилиями мои бойцы взяли только первые подступы к Памиру; самое главное, самое опасное предстояло впереди.

Возле маленьких салазок стояли в упряжи восемь огромных кудлатых туркменских овчарок. Вид у этих собак чрезвычайно страшный, а я никогда не ездил на собаках. Но что поделаешь! Пешком далеко не уйдешь, а на машине и верхом по снегам не проберешься. Пришлось усесться в салазки.

Ока Городовиков «Поход через Страну смерчей»

В упряжке и на поводке

В главе, посвященной «красноармейским» якам, мы пообещали продемонстрировать очень необычное средство передвижения, на котором будущий командарм Ока Городовиков проводил рекогносцировку во время транспамирского вояжа 1935 г. Как видим, это даже не яки. И, похоже, тут налицо не использование северных традиций, равно как не импровизация – а «домашние заготовки», имеющиеся в распоряжении Среднеазиатского военного округа. Впрочем, и всей армии как таковой.

В СССР военное собаководство начало развиваться с 1924 г., сама же его практика опиралась на наработки Первой Мировой войны, когда «военные собаки» достаточно широко использовались в армиях практически всех стран-участников. В том числе и как транспортное средство.

Основной «собачий материал» довоенного времени определялся набором доступных пород. В СССР это были прежде всего немецкие овчарки и эрдели плюс «аборигенные» породы: крупные разновидности ездовых сибирских лаек и их помеси плюс еще не вполне стандартизированные предки южнорусских и среднеазиатских овчарок. Именно последние, видимо, были впряжены в «салазки» Городовикова: современных азиатов кудлатыми уже не назовешь, но в Стране смерчей такой шерстный покров вполне уместен. Вообще, тогда армейское собаководство переживало этап «породотворчества», поэтому для службы и даже разведения часто использовались различные межпородные метисы. Позже, в военное время, число «пользовательных» собак без колебаний пополнялось и за счет дворняжек – но это был вынужденный шаг. В 30-х же годах для советского служебного собаководства характерен именно «межпородный поиск», разной степени успешности и обоснованности. Строго говоря, он будет продолжен и позже: весьма удачно (черный терьер), полуудачно (московская сторожевая), неудачно (московский дог, в котором так и не удалось надежно совместить дожью силу и овчарочью морозоустойчивость), имитационно («восточноевропейская овчарка», безусловно, входящая в норму внутрипородного разнообразия немецких овчарок) и т. п.

Впрочем, это уже отдельный разговор. Кроме того, позвольте, ведь межпородное скрещивание – это в любом случае лишь метисация, а не гибридизация; какое отношение она имеет к теме нашей статьи?

Дело в том, что по-прежнему не следует забывать о контексте эпохи, склонной к попыткам «стахановского» вмешательства практически во все, включая природу. Это было характерно не только для «народных селекционеров»: иные из представителей большой науки тоже поддались общим веяниям. Так, Петр Александрович Мантейфель, видный зоолог, замдиректора по науке Московского зоопарка, выдвинул и развернул концепцию «биотехнии», предполагавшую вполне по-лысенковски бесцеремонное преобразование (так называемую «реконструкцию») фауны млекопитающих СССР. Применительно к дикой природе этот подход вызвал волну акклиматизаторских попыток, далеко не всегда рациональных. Но в планы входило и создание новых форм домашних животных, и революционное усовершенствование уже имеющихся.

В этом смысле интересны некоторые стороны деятельности руководимого Мантейфелем КЮБЗа (кружка юных биологов при Московском зоопарке). За годы своей работы КЮБЗ подарил стране многих замечательных натуралистов, тем не менее организация это была не вполне юннатская, равно как и синхронный ей «Осоавиахим» – не только молодежный клуб. Между прочим, и сам П. А. Мантейфель одно время состоял на действительной воинской службе и форму среднего командного состава РККА совершенно официально носил по меньшей мере до того же 1924 г., когда в Красной Армии возникли подразделения служебного собаководства…

Так вот, одним из направлений, разрабатываемых КЮБЗовскими учениками Мантейфеля и лично Петром Александровичем, было создание «лисоидов». Для этого виделось два пути: либо быстрое «перевоспитание» лисы с целью за несколько поколений превратить ее в домашнее животное, телесными и поведенческими параметрами близкое к овчарке – либо столь же оперативное создание лисособачьих гибридов. Разумеется, плодовитых и пригодных к дальнейшему совершенствованию.

И то, и другое совершенно невозможно. Тем не менее через какое-то время была обнародована информация об успехе. Правда, времени потребовалось не так уж мало, да и результат был «достигнут» – кавычки необходимы! – не при Московском зоопарке, а в уже хорошо знакомом нам питомнике Аскания-Нова. Произошло это (будто бы) в 1934 – 1936 гг.; реализовано оказалось (снова будто бы) второе из направлений, связанное с гибридизацией между лисой и собакой. С «собачьей» стороны, опять же будто бы, использовалась та самая порода асканийских пастушьих псов, которая ныне именуется «южнорусская овчарка» (!!!). Поэтому лисособаки, как сообщалось, получились крупные и сильные, по физическим данным пригодные к военно-служебной работе – а вдобавок наделенные острейшим «диким» чутьем, делающим их несравненными в погранично-караульной, розыскной и саперной службе. Будто бы.

Эти и последующие годы были до такой степени переполнены свидетельствами триумфа мичуринской биологии, что сообщения о лисоидах не слишком выделялись на общем фоне. Во время Великой Отечественной тема, разумеется, заглохла, а в послевоенные годы ее предпочли не возобновлять (хотя могли бы!). Так что повторная информация об этих экспериментах – не новых, но именно прежних, довоенных, – прозвучала лишь в ряде обзорных публикаций начала 1960-х. При этом публикаторы (в частности – В. Д. Треус, директор Аскании-Нова, крупный ученый) уже рискнули проявить по отношению к «лисоидам» некоторый скепсис, но никоим образом не настаивали на нем, лишь высказывая сожаления об утрате в военное время множества архивных, музейных и, так сказать, живых материалов, которые, дескать, могли бы помочь поставить в этой истории точку. Увы, осторожность Треуса и его коллег очень даже можно понять: в 60-е лысенковщина, хотя уже на излете, все-таки достаточно жива, чтобы обеспечить скептикам серьезные неприятности.

Интересно, что все-таки продемонстрировали отважные экспериментаторы 1934 – 1936 гг. потенциальному заказчику в качестве лисопесиков? Тогдашний заказчик ведь известно кто: не частные лица, а представители