Праведник мира. История о тихом подвиге Второй мировой - Карло Греппи

телом и двигать руками, не перенапрягаться и уметь терпеть боль, давать себе отдых, чтобы окончательно не выдохнуться»[265], [266]. «Работать принято… это в порядке вещей и… просто необходимо»[267], [268]. Однако там, где людей превратили в бредущее на истребление безмолвное стадо в оковах — всё наоборот[269].

Вот как Леви описывает в «Звездном ключе» труд простых рабочих, отказавшихся демонизировать его даже после Аушвица[270], [271]: «Удовольствие видеть, как растет твое детище, камень за камнем, плитка за плиткой, болт за болтом: крепкое, нужное, симметричное; ты смотришь на свое строение и думаешь, что, возможно, оно переживет тебя самого и послужит кому-то, кого ты не знаешь и кто не знает тебя. Может быть, в старости ты сможешь вернуться и вновь увидеть плоды своего труда; результат кажется тебе красивым, и неважно, что так кажется только тебе одному. Ты говоришь себе: “Вполне возможно, никто другой не смог бы сделать так же”[272]».

Сомневаюсь, что именно так Лоренцо воспринимал свой труд в Аушвице. Но вряд ли он думал, что строит часть машины уничтожения, необходимой хозяевам, что не сможет восхищаться своим творением в старости и что оно не переживет его самого[273].

4

Переломным стал 1943-й год. Все произошло стремительно: 25 июля пал фашистский режим, а 8 сентября Италия капитулировала[274]. В эти полтора месяца началось разрушение привычного мира, в котором Италия гонялась за славой по Европе и всей остальной горящей планете — Ливии, Восточной Африке, Испании, Албании, Франции, Греции, Югославии, Советскому Союзу… В среднем — одна вооруженная агрессия каждые пару лет. И вот оказалось: война уже дома. С Итальянской социальной республикой[275] и охотой нацистов на каждого человека — мужчину, женщину, ребенка.

Для многих, пишет Леви в «Периодической системе»[276], «наступило безжалостное пробуждение»[277]: герой — «противник насилия», но «вынужден действовать»[278], убедив себя в необходимости «ответного насилия»[279], [280].

Леви вступил в антифашистскую организацию. Но «в снежных предрассветных сумерках»[281], [282] 13 декабря 1943 года был арестован. За ним и его соратниками-подпольщиками из Турина: подругами Лучианой Ниссим и Вандой Маэстро (химиком, как и Примо) и Альдо Пьяченцой[283] — по доносу предателя пришли в отель Ristoro di Amay в Валле-д’Аоста. Арестованных доставили в Аосту, оттуда переправили в концентрационный лагерь Фоссоли, а дальше — в Аушвиц[284].

Кем же был Примо Леви до того, как стать химиком, но в первую очередь — человеком, свидетелем своего времени и известным всему миру писателем?

В 2010 году сначала в Турине, а потом и в Фоссоли под кураторством историка Алессандра Кьяппано прошла выставка A noi fu dato in sorte questo tempo — «Нам выпало это время». Галеристам, на мой взгляд, удалось передать историю группы молодых туринских евреев, часть которых была связана еще и родственными узами[285]. На выставке представили множество страниц, написанных и самим Леви, и его биографами — о первых 19 годах жизни будущего литератора[286].

Это было время человечности, дружбы и, как бы странно это сейчас ни звучало, — счастья. Фотографии порой бывают красноречивее слов. На одной из них Леви, страстный и неутомимый альпинист[287], запечатлен в горах с друзьями. Бьянка Гвидетти Серра[288] (нееврейка) и Альберто Салмони пережили войну и поженились в 1945 году. Еще полный надежд радостный миг, не омраченный войной, — для поколения, которое вскоре сломает насилие фашистского режима. «В последние несколько недель каждый из нас взрослел быстрее, чем за всю предыдущую жизнь», — напишет потом Леви[289], [290].

Кроме уже упомянутых Примо, Ниссим, Маэстро, Гвидетти Серра и Салмони — все 1914–1920 годов рождения, — в их дружеский круг входили Эмануэле Артом, Ада Делла Торре, Эудженио Джентили Тедески, Франко Момильяно, Сильвио Ортона, Франко Сачердоти, Джорджо Сегре и Лино Йона[291]. С принятием постыдных расовых законов, а потом и с физическим преследованием евреев все разбилось вдребезги — кроме, конечно же, связывающей их дружбы.

Из оставшихся в Италии евреев избежать смерти удалось Делла Торре, Джентили Тедески, Момильяно, Ортоне, Салмони и Сегре. Йона умер от туберкулеза в 1942 году, помогая европейским евреям в провинции Асти. Артом присоединился к партизанскому движению и был жестоко убит нацистами 7 апреля 1944 года[292]. Примо Леви, как и Лучиане Ниссим, удалось выжить; двое их друзей, Франко Сачердоти и Ванда Маэстро, из Аушвица не вернулись.

Никто не представлял, что ждало их в конце этой бесконечной колеи[293]. После ареста Леви объявил себя «итальянским гражданином еврейской расы»[294]. Он опасался, что иначе его «будут пытать и наверняка убьют»[295], [296], как Артома. Но уже через несколько недель надежда на спасение рухнула, написал Леви позже в книге «Человек ли это?»[297]: «Только самые доверчивые и простодушные продолжали еще на что-то надеяться, но таких можно было по пальцам пересчитать. Мы много разговаривали с еврейскими беженцами из Польши и Хорватии, поэтому уже представляли себе, что значит “отправка”»[298], [299].

Во вторник, 22 февраля 1944 года, начался его путь депортации.

И настала ночь, и была эта ночь такой, что ни пережить ее, ни увидеть глазами человеческими было невозможно. Все понимали, что это за ночь, и никому из охранников, итальянских и даже немецких, не хватило духу прийти и посмотреть, что делают люди, которые знают, что должны умереть.

Каждый прощался с жизнью по-своему, как умел: одни молились, другие пили, третьи пытались забыться, насыщая в последний раз свою похоть. А матери бодрствовали и заботливо готовили в дорогу еду, купали детей, складывали вещи, до утра сушили на ветру выстиранное детское белье. Они собрали пеленки, игрушки, одеяла и много всего другого, не забыв ничего, что могло бы понадобиться их малышам. А разве вы не сделали бы этого? Даже зная, что завтра должны умереть вместе с вашим ребенком, разве накануне вы не дали бы ему поесть?[300], [301]

«Стань вором, это куда честнее», — с презрением бросил Леви одному из полицейских, прежде чем отправиться в путь[302]. Спустя пять дней, проведенных между жизнью и смертью, Леви прибыл в Аушвиц — на 22 месяца позже Лоренцо. Эта дорога навсегда останется в памяти у всех выживших[303]. Примо было 24 года.

Он попал на планету «привидений»[304], [305], которые, как и он, коченели от страха[306]: «…серые и неотличимые друг от друга, маленькие, как муравьи, и большие, до звезд, тянемся плотной чередой по бескрайней равнине до самого горизонта, и несть нам числа»[307]