Праведник мира. История о тихом подвиге Второй мировой - Карло Греппи

Простые итальянцы вроде Лоренцо, может, и были против фашизма, но все равно являлись гражданами страны-агрессора. А она в ближайшие годы еще и захватит обширные территории Юга Франции — те самые, которые когда-то давали итальянцам работу.

«Ось» стремилась завоевать мир, методично превращая Европу в руины. Но и на них можно было заработать необходимые для выживания гроши. Как утверждает альтер эго[230] Примо Леви — герой его книги «Звездный ключ» (La chiave a stella)[231], «мы слишком поздно учимся говорить “нет” работе»[232]. Итальянцам пришлось держать строй — в военной форме или без нее.

Мне неизвестно, сколько раз Лоренцо нелегально возвращался во Францию в начале 1940-х[233]. Но, возможно, именно оттуда он однажды и попал на территорию Германии. Это кажется маловероятным, но в те годы из Франции в Третий рейх отправлялись тысячи итальянских рабочих — сначала добровольно, а потом по все большему принуждению[234].

На какой бы из трех территорий в то время Лоренцо ни трудился, он в любом случае работал на «Ось». Ехать в Италию было рискованно: мужчина его года рождения вполне мог загреметь на фронт[235]. Часть из 178 674 рабочих, вернувшихся из Франции в Италию между 1937 и 1942 годами, заключила контракт и уехала на работу в Германию[236]. Я полагаю, среди них был и Лоренцо.

Согласно его трудовой книжке, часть сведений из которой подтверждается архивами Яд Вашем, фоссанский каменщик получил работу в Аушвице через итальянскую компанию G. Beotti (о ней, к сожалению, не сохранилось никаких сведений, кроме названия). Скорее всего, поспособствовал этому кто-то из родственников — дядя или брат Джованни (бородач Джуанин)[237].

В «Лилит и другие рассказы» Примо Леви уклончиво пишет о не таком уж и добровольном выборе (к этому я еще вернусь). Немцы вошли во Францию во время непродолжительного тюремного заключения Лоренцо; они восстановили компанию, в которой он работал, и вместе с персоналом перевели ее в Верхнюю Силезию[238].

Однако в трудовой книжке Лоренцо значится, что до «Суисса» он больше месяца работал в строительной компании в коммуне Традате (в провинции Варезе в Ломбардии) и в Левальдиджи[239], в коммуне Савильяно, в наши дни известной одноименным аэропортом. В те годы его как раз расширяли под военные нужды за счет частных землевладений[240]. Заказчиком этих работ, согласно архивным материалам, выступили Военно-воздушные силы Италии[241].

Пояснение Леви относительно перевода компании не закрывает вопрос, почему Лоренцо сэкономил как минимум несколько десятков километров, выбрав кратчайший маршрут. По привычке? Ему действительно приходилось много ходить пешком, и не только по горам через границу. Нам доподлинно известно: следуя вдоль железной дороги, он в 1945 году за четыре или пять месяцев преодолел 1412 километров[242]. Но это последняя часть нашей истории. Чтобы понять ее, нам придется начать с начала и узнать Лоренцо таким, каким его увидел Примо.

2

«Если бригадир делал ему замечание, даже справедливое, он не отвечал, а просто надевал шляпу и уходил», — так Леви писал о годах, предшествовавших их встрече[243]. Предполагаю, об этом рассказывал сам Лоренцо или его родственники, которые подтвердили Энджер справедливость этих слов[244].

В сочетании со вспыльчивым характером описание придает Лоренцо[245] некую мифическую ауру, хотя вполне укладывается в общую картину. Смею предположить, что между серединой 1930-х и 17 апреля 1942 года подобное происходило не раз, — именно в этот весенний день muradur из Фоссано прибыл в Аушвиц для работы на Буну. Предприятие будет основано в октябре для производства синтетического каучука[246], бензина, красителей и так далее[247]. Buna — акроним от Butadien-Natrium-Prozess.

Если быть точным, Лоренцо попал в лагерь Leonhard HaAg[248], [249]. Сегодня персонал музея Аушвиц-Биркенау неофициально называет его Ausweis[250] («аусвайс»), чтобы разделять иностранных работников и заключенных. У первых был удостоверяющий личность документ (собственно, Ausweis) и металлическая бляха-жетон. Данные заключенных (Häftling) — хефтлингов — заносили в персональную карточку (Häftling-Personal-Karte), которую на руки не выдавали[251].

Название итальянской строительной компании G. Beotti (через которую Лоренцо оказался в Аушвице) значится в графе отправителя на трех открытках. Их Лоренцо послал с польской территории, и теперь они хранятся в архиве Примо Леви[252].

Я не знаю, кем был Лоренцо, когда уходил на заработки во Францию[253]. Он мог считаться простым каменщиком (maçon) или террасье (terrassier) — изготовителем фундаментов, каменотесом (tailleurs de pierre) или дровосеком-пильщиком (scieurs de long) — плотником, который обычно работает с напарником, особенно при прокладке железных дорог[254]. Но в польских Архивах Арользена[255], содержащих 30 миллионов единиц хранения о 17,5 миллиона жертв национал-социализма[256], Лоренце записан как Maurere — «каменщик».

Мало кто мог выдержать темп, в котором он шагал по горам. Многие, как и он, способны молча двигаться вперед и не реагировать, когда к ним обращаются[257]. Но вот умение отличить серьезное от несущественного — важное качество, даже если все считают тебя непутевым, как твой отец. Джузеппе Перроне втайне обожал своего второго сына (как будто бы стыдно любить собственного ребенка), поэтому вполне мог передать ему и что-то хорошее[258].

Лоренцо сумел не предать себя, когда вдоль железной дороги пешком возвращался в Италию. Он шел оттуда, где «люди падали замертво, словно насекомые», по словам Жана Готфрида, польского еврея из Моновица[259]. Там, в лагере, в первые минуты, дни или недели внезапно закончилась жизнь 1 100 000 человек — так же неожиданно, как началась. Четверо из пяти таких, как Примо Леви, оттуда не вернулись[260].

3

Я предполагаю, что поначалу Лоренцо часто приходилось сдерживаться и скрежетать зубами. А вот упоминаний о том, что он раздавал зуботычины, тумаки или пинки, не сохранилось, хотя и должно бы. Как впоследствии рассказывал Томсону брат Секондо, Лоренцо был «вспыльчив и обидчив»[261], однако не склонен к разрушениям. Он приехал трудиться.

Дома его никто[262] не ждал (он точно не был женат, и мне не удалось найти даже намека на то, что у него когда-нибудь была постоянная женщина). Он был здесь, чтобы работать. А труд может усложнять любые человеческие отношения и отравлять «по крайней мере так же, как и алкоголь»[263], как предостерегал Примо Леви.

Взаимодействие со спиртным у Лоренцо было, скажем так, особым. До 1942 года для него не существовало ничего более важного, чем строить, — его глубокую радость Леви описывает как «счастье создавать из ничего, видеть, как рождается шаг за шагом или появляется в один момент как по волшебству что-то новое»[264].

Физический труд учит «правильно держать лопату и другие орудия труда, правильно управлять