Семеновские застенки (Записки очевидца) - Н. П. Даурец

Редко найдете вы солдата или офицера, чтобы за время пребывания у Колчака, он не побывал в 5–6 частях, потому что, если кому не нравилось, предположим, в какой-нибудь части, то он просто забирал свои „манатки“ и шел в другой полк; его, конечно, принимали, т. к. части никогда не имели, хотя бы приблизительное число людей для того, чтобы названная единица называлась частью. Например, полк, — в полку еле-еле вы наберете, с гг. офицерами, человек 200. Ну, какой же это полк? Поэтому всех приходивших брали с радостью.　

Вот и случилось, что после того, как, приблизительно, в сентябре или октябре 1919 г в г. Омске и по всем станциям железной дороги были вывешены плакаты: „Все в отряд генерала Каппеля“, посыпали праздно шатающиеся, чтобы носить это громкое название, прославившегося генерала, — „каппелевец“. Но после того, как сам генерал Каппель умер, тут уж нечего, конечно, говорить, — совсем все рассыпалось. Но все же говорили, что идут „каппелевцы“, и сейчас их всех называют „каппелевцами“, как будто армии адмирала Колчака никогда не существовало, и в ней никто не служил.　

Наконец, пришли.　

Ледяной поход совершен. Получили по два чина. Надели „понужайлы“[3]. Начали пьянствовать; в общем, все, как полагается, но тут-то и начались распри с „семеновцами“. А тут, как на зло, шли чешские эшелоны, с которыми тоже у Семенова были кое-какие счеты, т.-е., проще, Семенов боялся, что чехи его сковырнут, а их было много, и противник был хорошо вооружен. Семеновские части все время были настороже. Часто были тревоги, и части ночами не спали.

Да и верно — время было тревожное. Все смотрели в сторону японцев, — последние молчали и сидели по казармам. Все, конечно, помнят, на второй или третий день Пасхи, речь командира 2-го казачьего артиллерийского дивизиона, есаула Новикова, в гарнизонном собрании, когда он сказал, что чехи продали их, как „жиды“ продали Христа за 30 сребреников, и на другой день генералу Сыровому было послано 30 рублей серебром, который и принял их, думая, наверное, „пригодятся“. Так и кончилось ни в чью. Чехи проехали. Правда, в Хайларе вздумали они, было, побрыкаться, но японцы им сделали такое внушение, как делают взрослые детям, что чехи, наверное, долго будут помнить.　

Японцы часто говорили чехам: „Правда, нас здесь мало, и верх может быть ваш, но не забывайте, что вы домой поедете мимо Японии“. И для пущей важности японцы пустили один или два парохода с отправляющимися на родину чехами ко дну, и страшно извинялись перед чехами, говоря: „Простите! Мы, собственно… что ж… мины… знаете ли… от пятого еще года… Да… уж извините…“.　

И чехи поняли, что мин от пятого года может быть очень много и во свояси смотались. Такую же штуку, пожалуй, японцы выкинули и с „каппелевцами“. Эти начали поговаривать, что долой Семенова, довольно ему грабить, убивать и т. д. Японцы видят, что каппелевцев очень много, а поэтому они как бы принимают сторону каппелевцев, хотя, правда, в начале были и драки, даже вооруженныя столкновения, но это было под пьяную лавочку[4]. Потом часто можно видеть было на улице пьяного „каппелевца“ в об‘ятиях японца, который говорил: „Каппель? — хорясо!“. Семенов? — не хорясо!“ А в высших кругах японские офицеры „семеновцам“, полупьяные говорили также, только наоборот, т.-е. Семенов — хороший, а Каппель — нет.　

А семеновские офицеры и солдаты уж было приуныли. Солдаты часто говорили: „Вот до чего довели порки и расстрелы, японцы и те отвернулись”. Но теперь все видят, что все-таки Семенов для японцев что-то значит, и сумели увезти и золото, и атамана так, что никто не знал, хотя каппелевцы и здорово караулили золото и ловили некоторые атамана, но…　

— Послушайте, господа! как же золото? А атаман-то?　

— Вот это чорт знает что такое!　

— Да, да, увез! Увез — так его растак!..　

— Всеравно, поймаем, ей Богу, поймаем!　

— Да уж это как пить дать, — поймаем!..　

И верно. Как случилось? Был все время в Маньчжурии, а потом — на: сразу в Порт-Артуре изволит заседать.　

Начали ходить слухи, рассказы, что будто в пломбированном вагоне… японцы… и т. д.　

Чудаки, они думали найти глупее себя! Если вы атамана и японцев раз проведете, так они вас — десять раз!.　

Но вернемся к эвакуации. Все-таки особенной дружбы, значит, не было, хотя и много об этом писали, а поэтому маньчжурскую дивизию и части 1-го корпуса бросили в Борзю, а сам атаман остался пока в Чите. Перед эвакуацией еще, благодаря разговорам, как я говорил, многие офицеры и солдаты стали переходить, конечно тайно, к каппелевцам; оттуда же, несмотря ни на какие требования, уже не выдавали, да и, верно, очень многим уж надоели порки, расстрелы, насилия и произвол „начальства“, а „начальство“, как бы чувствуя, что, наверное, скоро уже ему не быть начальством, грабило вовсю. Интенданты, начальники различных снабжений, командиры частей, заведывающие хозяйством — тащили, кто сколько хотел. В маньчжурской дивизии особенно свирепствовал начальник названной дивизии генерал Васильев, заведывающий хозяйством штаба капитаy(?) Апполонов и его делопроизводитель; чиновник Титов, а также Грант Анатолий Александрович, командир комендантской роты. Прежде всего начальник дивизии генерал-майор Васильев приказал выписать „иены“, которые, согласно приказу, должны были быть выданы женатым солдатам и офицерам на эвакуацию, но как раз таковые не получили, а холостые „сильные мира сего“ раз десять, а некоторые — и больше. Список был написан такой, что помещены все офицеры, и солдаты да еще и те, кто был убит или умер года два тому назад. И получили из трех мест; штаба походного атамана, коменданта города и начальника снабжения, и иены эти разделили между собой генерал Васильев, Апполонов и Грант, дав тому только, кто знал об этом, и то не всем, а лишь прапорщику Денисову и хорунжему Лутонину. Были получены большие суммы денег. Все время также получали на всех чинов штаба и роты сукно, шевро и из склада — спирт и водку. И все это загонялось, и деньги делились пропорционально, смотря по чину и занимаемой должности, а тот, на кого это было дано, не получил ни черта.　

Половив рыбку в мутной воде, т.-е. основательно набив себе карманы, „начальство“ дунуло в Борзю, туда же были направлены и эшелоны с частями.

ГЛАВА II

Борзя и две экспедиции

Штаб маньчжурской дивизии прибыл в Борзю числа 24 или 25 марта 1920 г., приблизительно к этому