Цена разрушения - Адам Туз

доверие на рынках путём «прояснения» своей внешней политики. И здесь Крозиг подходил к истинной цели меморандума. «Так как в будущем любая война будет сводиться не только к военным действиям, но и сопровождаться экономической войной, ведущейся в самых широких масштабах», то он считал своим «неизбежным долгом» «с полнейшей искренностью и правдивостью» выразить «глубокое беспокойство за судьбу Германии». Сохранит ли война локальный характер в случае столкновения с чехами, зависело главным образом от Великобритании. Как бывший Родсовский стипендиат[812], Крозиг считал себя знатоком англичан и в этом качестве полагал необходимым предупредить Гитлера о том, что не следует недооценивать их решимости. «Тот факт, что Англия не готова к войне в военном отношении, не мешает Англии разжигать её, ибо она располагает двумя сильными козырными картами. Одна из них — ожидаемое в скором времени активное участие Соединённых Штатов Америки в войне». То, что Америка будет поддерживать врагов Третьего рейха, было для Крозига не меньшей аксиомой, чем для Геринга, Вайцзеккера и Бека[813]. Второй «козырной картой» британцев служила их осведомлённость о «финансовой и экономической слабости» Германии. Имея это в виду, Великобритания и Франция будут вести войну на истощение. «Западные державы не станут штурмовать Западный вал, а будут дожидаться, когда даст о себе знать экономическая слабость Германии, в результате чего мы после первых военных успехов станем всё больше и больше ослабевать до тех пор, пока не лишимся всего своего военного преимущества из-за поставок оружия и самолётов из Соединённых Штатов». По мнению Крозига, всё говорило за то, чтобы отсрочить войну. Германия «только выиграет от ожидания», и именно по этой причине «коммунисты, евреи и чехи» выказывают столь «фанатичное стремление» втянуть Гитлера в катастрофически преждевременный конфликт. Это представляет для них «последнюю возможность развязать мировую войну» и «уничтожить ненавистный им Третий рейх». Вместо того чтобы отвечать на их провокации, Германия должна «выжидать своего часа», довести до конца процесс вооружения и достичь «баланса между военными и экономическими приготовлениями». Затем настанет день, когда Германия сможет нанести «смертельный удар» по чехам, не впутавшись в катастрофическую конфронтацию с Великобританией и Францией.

В конечном счёте трудно понять, насколько серьёзной была внутренняя «оппозиция» Гитлеру летом 1938 г.[814] Все источники на этот счёт слишком скудны и ненадёжны. Когда Крозиг составил свой меморандум, Людвиг Бек уже подал в отставку с должности начальника штаба армии, не преуспев в своих попытках мобилизовать военное руководство на коллективную оппозицию Гитлеру. Удивительно, но Бек даже обязался не говорить никому о своей отставке до тех пор, пока кризис не будет преодолён. Однако отставка Бека, судя по всему, не поставила точку на интригах среди военных. Сменивший Бека в должности начальника штаба Франц Гальдер разделял его взгляды на стратегическую ситуацию и был готов зайти ещё дальше, организовав открытый военный переворот. В последнюю судьбоносную неделю сентября, когда Европа балансировала на грани войны, в Берлине, насколько можно судить, заговорщики были готовы взять штурмом рейхсканцелярию и арестовать Гитлера и нацистское руководство[815]. Иногда утверждается, что решимость этой группы была подорвана последней отчаянной попыткой примирения, предпринятой Чемберленом. Но на самом деле усилия Чемберлена окончились провалом. Если бы Гитлер хотел начать войну 1 октября 1938 г., то он бы получил её. Французы и британцы дошли до предела, после которого они не могли идти на новые уступки[816]. Армии Франции и Советского Союза были мобилизованы. Королевский флот был приведён в полную боеготовность. 29 сентября 1938 г. отступил Гитлер, а не его противники, и этому внезапному изменению курса нет лучшего объяснения, чем весомость фактов, аргументов и того нажима, которому Гитлер подвергался в течение предыдущих недель. Гитлеру приходилось выслушивать изъявления тревоги не только от Бека и Крозига, но и от Геринга и даже — что, вероятно, важнее всего, — от Муссолини, лично вмешавшегося 28 сентября[817]. Никто не мог обвинить Геринга или Муссолини в том, что они выступают против войны в принципе. Но ни тот ни другой не желал идти на риск войны с Великобританией и Францией в 1938 г. Более того, британцы и французы явно были готовы дать Гитлеру буквально всё, что он попросит, если бы он воздержался от открытой военной агрессии. Гитлер неохотно дал отбой и принял необычайно щедрые условия соглашения, предложенные ему на поспешно созванной мирной конференции в Мюнхене. Тем самым он почти наверняка спас свой режим от катастрофы.

V

Энергия насилия, накопленная в рядах нацистов летом 1938 г., нашла себе выход не в войне, а в беспрецедентной агрессии против еврейской общины. Уже с лета 1938 г. Нацистская партия организовала волну антисемитских актов насилия, кульминацией которых стал прокатившийся по всей стране погром 9 ноября 1938 г., не имеющий параллелей в современной истории Западной Европы[818]. Проведение этой связи между Судетским кризисом и «Хрустальной ночью» — не просто гипотеза из области социальной психологии. В своих донесениях о погроме, составленных в ноябре 1938 г., местные отделы разведывательной службы СС (СД) единодушно объясняли его тем, что именно поведение евреев во время кризиса вынудило немецкое население к жестоким карательным мерам. Руководство СС явно одолевал страх перед крупной войной — когда в Германии всё ещё проживают сотни тысяч евреев. Именно этот страх перед «еврейской подрывной деятельностью» стоял за осуществленным СС в конце октября жестоким изгнанием из Германии 70 тысяч польских евреев, включая родителей Гершеля Гриншпана — молодого человека, предпринявшего попытку покушения на германского посла в Париже, которая и стала непосредственным поводом к еврейскому погрому.

Но хронология эмиграции евреев из Германии и Австрии указывает на ещё один, более долгосрочный фактор, вызвавший в 1938 г. резкую эскалацию антисемитизма. Дело заключается просто-напросто в том, что после первой волны в 1933 г. еврейская эмиграция из Германии застыла на уровне «всего» в 20 тыс. человек в год. При таком темпе, с учётом естественных темпов сокращения численности стареющего еврейского населения, задачу избавить Германию от еврейского меньшинства СС решили бы лишь к концу 1940-х гг. Можно сослаться на много факторов, объясняющих относительно низкие темпы еврейской эмиграции. Однако важнейшим препятствием, несомненно, служила чрезвычайно высокая цена, которую приходилось платить за то, чтобы покинуть Германию. А эту цену, в свою очередь, диктовала та же проблема, которая затрагивала буквально все прочие аспекты нацистской политики — нехватка зарубежной валюты. В апреле 1938 г. экономический департамент Рейхсбанка, понукаемый австрийскими партийными функционерами, издал краткое исследование по вопросу «Сколько иностранной валюты потребуется для того, чтобы