Цена разрушения - Адам Туз

перевести за границу всё еврейское богатство, инвестированное в Германии?». Если считать только германских евреев, исключив из их числа австрийскую общину, то требуемая сумма по разным оценкам составляла от 2.2 до 5.15 млрд рейхсмарок. В отсутствие крупного внешнего займа это во много раз превышало валютные резервы Рейхсбанка[819]. В свете такого несоответствия едва ли удивительно то, что Рейх облагал желающих эмигрировать карательными налогами. И по мере того, как после 1936 г. ситуация с валютой становилась в Рейхе все более напряжённой, «дань» увеличивалась[820]. И наоборот: тот факт, что евреев подталкивали к эмиграции, делал их очевидными подозреваемыми в желании вывезти из страны капиталы. Бюрократические процедуры, связанные с валютой и эмиграцией, вместо того чтобы способствовать последней, превратились в дополнительное средство притеснения и дискриминации[821]. Рейнхард Гейдрих и СД, с 1936 г. тесно связанные с валютным вопросом, отнюдь не проявляли наивности в отношении финансовых препятствий, стоявших на пути у «добровольной эмиграции». Летом 1938 г. СД вступила в прямые переговоры с РМЭ в надежде добиться того, чтобы для достижения этой цели было выделено больше твёрдой валюты[822]. Но её постигло разочарование, что неудивительно в свете ситуации, в которой находился Рейхсбанк. В результате антиеврейская политика СД зашла в тупик. И именно на этом фоне нараставшая в 1938 г. волна антисемитского насилия и дискриминации приобрела реальное функциональное значение. Если СС были не в состоянии облегчить эмиграцию, то у них по крайней мере имелась возможность усилить стимулы к ней посредством волны физического террора и дискриминации, делавших жизнь евреев в Германии невыносимой.

Всего через несколько часов после того, как руководство IG Farben обсудило в своём кругу новые восхитительные перспективы, которые открыл аншлюс, на австрийских евреев обрушилась кошмарная волна насилия. По воспоминаниям одного свидетеля, вечером 11 марта 1938 г. словно «распахнулись врата ада», выпустив на волю бурю «зависти, зла, ненависти и слепого злобного стремления к мщению»[823]. Даже немцы были обеспокоены шквалом массового антисемитизма, вызванного их действиями в Австрии. В течение нескольких недель буквально все еврейские предприятия в Австрии оказались под контролем самозваных нацистских комиссаров. Берлин вмешался 26 апреля 1938 г. Все немецкие и австрийские евреи, владевшие активами на сумму более 5 тыс. рейхсмарок, должны были уведомить об этом власти. Отныне на организацию, занятую выполнением Четырёхлетнего плана, возлагалась обязанность обеспечить «утилизацию» еврейских активов «в интересах германской экономики». Начиная с того же дня любое еврейское предприятие можно было продать лишь с разрешения региональных экономических советников Нацистской партии. На практике принятие такого правила лишь формализовало ту роль, которую эти должностные лица играли с 1933 г. С тем чтобы ускорить такие продажи, Рейхсминистерство экономики, Министерство финансов и Рейхсбанк систематически подвергали гонениям последние неарийские фирмы. Предприятия, принадлежавшие евреям, имели самый низкий приоритет при распределении сырья. Рейхсбанк требовал от своих отделений не выдавать займы неарийским бизнесменам. Налоги, которыми облагались эти фирмы, и действовавшие в их отношении валютные ограничения носили особенно заметный карательный уклон. Всё это привело к быстрому краху оставшихся бастионов еврейского делового сообщества. Через ариизацию путём продажи в 1938 г. прошли 340 крупных фабрик — за немногими исключениями работавшими в текстильном и швейном секторе — 370 оптовых торговых фирм и не менее 22 частных банков, включая такие уважаемые учреждения, как Warburg и Bleichroder[824].

Как «простые» немцы, так и топ-менеджеры немецкого корпоративного капитализма воспользовались шансом и стали скупать предприятия, недвижимость и прочие активы по бросовым ценам. В яростную конкуренцию в сфере ариизации вступили друг с другом крупнейшие банки во главе с Deutsche Bank и Dresdner Bank[825]. Свои стяжательские устремления в полной мере удовлетворили такие индустриальные группы, как Flick и Mannesmann[826]. Однако в тени этого акцента на ограблении еврейского бизнеса, свойственного работам последних лет, остаётся, возможно, самый важный итог официальной регистрации еврейской собственности. В целом германские и австрийские евреи сообщили о наличии у них активов на общую сумму в 8.5 млрд рейхсмарок — включая 7 млрд в непокрытых обязательствах. Лишь 1.19 млрд рейхсмарок из этой значительной суммы находились в обороте. С учётом того факта, что чистый объём средств, находившихся во владении у австрийских евреев, по официальным данным составлял чуть более 2 млрд рейхсмарок, сомнительно, чтобы еврейский деловой капитал в Германии сильно превышал сумму в 850 млн рейхсмарок. Это по любым меркам была лишь небольшая доля общих активов, использовавшихся в германской экономике. Ариизация, несомненно, изменила облик главных торговых улиц в таких городах, как Берлин и Гамбург, а также структуру собственности в некоторых наиболее известных жилых районах. Но её общее влияние носило ограниченный характер. Крупномасштабная смена владельцев произошла лишь в нескольких секторах — в первую очередь в розничной торговле, и в частности в секторе универмагов, а также в текстильной и швейной отраслях и в сфере частных банков. В целом идею о том, что ничтожное еврейское меньшинство когда-либо занимало «доминирующие позиции» в германской экономике и что ариизация по этой причине могла представлять собой важный поворотный момент в экономической жизни нации, следует воспринимать такой, какой она была всегда, — абсурдным антисемитским мифом.

В наибольшей степени от экономического преследования германских евреев выиграл не германский бизнес, а германское государство — и соответственно, косвенно и немецкие налогоплательщики в целом[827]. Начиная с 1933 г. Рейх возглавлял процесс ограбления еврейского населения путём налога на эмиграцию и процентов, взимавшихся Рейхсбанком. Более решительные меры представляли бы собой откровенные фискальные репрессии. Как мы уже видели, идея о введении «еврейского налога» неоднократно обсуждалась с тех пор, как Гитлер в своём меморандуме о Четырёхлетнем плане приказал считать евреев ответственными за любой ущерб, причинённый германской экономике. Но министерства колебались[828]. Для того чтобы преодолеть их нерешительность, потребовалось нарастание напряжения во время Судетского кризиса. Одновременно с нагнетанием угрозы войны в сентябре 1938 г. сгущалась атмосфера насилия, направленного против евреев. Муниципальные власти Мюнхена и Нюрнберга создали важный прецедент — летом были разрушены городские синагоги. За этим последовала волна антисемитских нападений и демонстраций по всей южной и юго-западной Германии, по сообщениям СД отчасти принимавшая «характер погромов»[829]. В Вене гонения на евреев не стихали. К осени целые еврейские кварталы в преддверии «добровольной» эмиграции были принудительно переселены во временные жилища. Таким образом, погром, по приказу Гитлера охвативший всю страну в ночь на 9 ноября, представлял собой лишь ужасающий финал длительного процесса эскалации. Согласно дотошным отчётам, составленным германскими оценщиками, материальный ущерб