Выбор - Галина Дмитриевна Гончарова

А спутник их в плаще и видел, и чувствовал.

Потом уж и они посмотрели.

Лежит в гробу старуха.

Страшная, рыжая, а выглядит, ровно живая. Мертвая, да. Только вот не истлела она, а осталась, какой была. И лет ей сто, а то и поболее. Страшная — жуть.

Человек в плаще нож взял, рот боярыне разжал. Зубы осмотрел, головой качнул.

Зубы острые, ровно кто их напильником затачивал. Каждый зуб. У человека-то и не будет так, он себе язык такими клыками изранит.

— Упырица.

Агафья, а в плаще именно она была, головой качнула утвердительно.

— Из старших. Не кровососка она, клыков нет.

— Все одно проверить надобно.

Ветка березы над гробом завяла, свеча затрещала, воск почернел…

Вторым крышку гроба сняли у Данилы Захарьина.

Третьим — у боярина Никодима.

У последнего все как дОлжно было: одежда истлела, тело истлело…

А Данила Захарьин лежит, ровно вчера умер, только одежда чуток подпортилась, и старуха лежит себе, платье драное, а сама ровно живая.

Человек в плаще их оглядывал долго, думал о чем-то. Потом одного из парней подозвал, попросил — о чем? Долго ждать не пришлось, парень с молотком прилетел. Человек в плаще из кошеля два кола осиновых достал: один в грудь боярыне Ирине забили, второй — боярину Даниле.

Обоим в рот сухую траву сунули. Но так и не видно, ежели не приглядываться. Одежда пышная, колья небольшие. Да и трава во все стороны не торчит. Там и стебелька хватило бы.

Потом крышки гробов на место опустили, и человек в плаще на каждом гробе воском коловрат нарисовал. Правильный, с восемью лучами.

Только после этого ушли все из усыпальницы.

Никому и невдомек было, что в ту же ночь проснулась от боли в груди вдовая царица Любава.

Проснулась, чуя пустоту и боль. Опасность и страх.

Неужели….?

КТО⁈

Глава 11

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Заболоцкой.

Несколько дней я чувствовала себя, как муха в меду. Липкое равновесие, и самой не выбраться, и не нарушить мне его, и кто знает, чем оно разрешится? То ли меня вытряхнут, то ли придавят, то ли…

Не знаю.

Но чувствую надвигающуюся грозу. Что-то такое грядет… не знаю, что именно.

Аксинья успокоилась. О чем-то боярыня Раенская с ней поговорила, сестра вернулась и даже извинилась. Не думала она, что Михайла — такой.

Я тоже не думала. В той, черной жизни.

Хотя я о нем и вовсе не думала тогда. Выдали родители Аксинью замуж — и ладно! Любит она мужа? Ну так что же, повезло ей, мне такого счастья и не досталось. А потом все ровно пелена затягивала. Темная, липкая…

Хуже стало, когда мне Добряна весточку передала.

Божедар своих людей отправил, они про Захарьиных порасспросили. И выходило так, что боярин-то Никодим женился на ведьме. Самой настоящей. Она и род его перевела.

Она, надо полагать, и Книгу Черную привезла с собой.

На родине-то их травили и давили, а тут… в Россе о таких тварях знали, да только бороться с ними волхвы умели. Христианство их не распознавало, не могло покамест, может, потом научатся.

Прабабушка с людьми Божедара в склепе бояр Захарьиных побывала, там и поняли. Есть у ведьм такое свойство.

Ежели кто о святых вспомнит — те нетленны по-настоящему.

А ежели про ведьм говорить…

Они подниматься могут.

И ведьмы, и колдуны могут встать упырями, только не такими, как о том иноземные мифы рассказывают. И клыков у них нет, и когтей нет.

Тело оставаться должно.

И — черная сущность.

Я читала, разговаривала. Где, как не в монастыре узнавать о таком… однажды столкнулась с женщиной, которой ведьма силу свою передать хотела. Она рассказала.

Ведьмы бывают рожденые, бывают ученые. Первые с силой своей появляются, вторые за силу свою Рогатому платят. Первые сродни волхвам, только не они своей силой правят, а сила над ними хозяйствует, вот и не выходит у них ничего толкового.

Вторые же…

Вторых и научат, и подскажут им, и дорогой ценой им за то заплатить придется. Очень дорогой.

После смерти они душу свою отдают за знания и за силу.

Есть и еще книжные колдуны. Это уж самый горький случай. Когда несколько поколений одной и той же семьи ведьмовством занимались, они могут Черную Книгу написать. Пишется такая книга собственной кровью, в нее все семейные знания заносятся. А еще в такую книгу ведьма или колдун кусочек души своей вкладывают. Считай, они и при жизни от нее зависимы, и после смерти к ней привязаны.

Говорят так.

Душа колдуна в ад уходит, а вот что на ее место придет? Неведомо.

Встанет тогда упокойник упырем. И разные они бывают, упыри-то…

Бывают такие, что и двух слов сказать не могут. Их легко обнаружить, уничтожить легко.

Бывают навроде стригоев. Кровь они пьют, а солнце их убивает. И половину суток беспомощны они.

А бывают и третьи.

Самые страшные.

Эти твари не кровью питаются, они самое жизнь из человека выпивают, по ночам приходят, на одной жертве могут несколько месяцев кормиться. А то и менять их могут: в губы целуют, жизненные силы высасывают.

Человек от того чахнет и погибает, хотя и не сразу. Ребенка им высосать легче, за несколько ночей могут справиться, взрослого человека месяц пить могут. Но ежели уехать от упыря подалее, он тебя не найдет, не догонит. Только вот не уезжает никто.

Эти твари и голову туманят, и разум дурманят. И вспомнить о них тяжко, и поймать их сложно. Разные есть способы, чтобы найти их. Даже коня по кладбищу водят, ежели где конь споткнется, ищи упыря поблизости, да раскапывай могилу.

Только кто ж даст?

Скажи царице, что могилы Захарьиных потревожить собираешься, намекни хоть словечком? Недолго проживешь после такого.

Прабабушка на кладбище сходила, могилы проверила.

Мать царицы Любавы упырицей оказалась, брат царицы, боярин Данила, тоже упырем поднялся, а в столице могли они гулять долго.

Тут трактиров много, подворотен уйма, всякого народу темного — пропасть. Кто и исчезнет, остальные ни жалеть, ни искать не станут. Это не деревушка какая, это Ладога, в деревне на виду все, а на Ладоге разве что соседи друг друга знают, а кто там через улицу живет — уже неизвестно.

И даже если силу жизненную пить… не ходи просто в чьи-то дома, ходи по трактирам, по харчевням разным. Там можно и силы высосать, и не попасться, и не заподозрит тебя никто.