Калиакрия (Собрание сочинений) - Владимир Виленович Шигин

великий потрясатель Вселенной, всегда и всюду побеждающий своих врагов во славу Аллаха и его пророка! Клянусь тебе самой страшной клятвой сделать с московитами в Понте то же, что я сотворил в Архипелаге с разбойником Качиони! Встретясь с русским флотом, я пойду со всеми своими кораблями на абордаж и либо погибну, либо вернусь с победой во славу моего султана!

Речь Саит-Али пришлась Селиму очень по душе, и он даже захлопал в ладоши, что бывало с ним в последнее время весьма нечасто.

Но она совсем не пришлась по душе Хуссейн-паше, который со злобой смотрел из своего угла, как самозванец получает от султана столь щедрые почести.

– Глупый Саит! – скрежетал зубами капудан-паша. – Он еще не понимает, что флот Ушак-паши и сброд Качиони – это совершенно разные вещи. Посмотрим, что ты расскажешь султану, после того, как Ушак-паша надерет тебе задницу!

В те дни российский агент доносил из Константинополя: «Но такое возвышение и честь, оказанные от султана алжирцам, произвели печальные следствия, ибо чрез сие восстала уже великая ревность в капитан-паше, негодования и ненависть между начальниками турецкого флота, бесчестие для всех морских, потому что должны сносить, что столь знаменитое достоинство вручено иностранцу и что десять судов вооружаются едиными только алжирцами. Доходят гласящие жалобы, что при случае встречи неприятельского флота, славные алжирцы потребуют, может быть, помощи от турок, но тщетно оной надеяться будут… что сей алжирский самохвал чаятельно найдет свою погибель и о том не будет сожалеть как сам капитан-паша, так и прочие начальники на турецком флоте, которые завидуют ему в его доверенности у султана».

Что ж, предстоящая морская кампания обещала быть весьма боевой. В Константинополе, по крайней мере, не сомневались, что она будет поистине победной и смоет позор всех былых поражений. Все надежды Селима Третьего были теперь связаны с героем Архипелага Саит-Али. Именно он должен был спасти Высокую Порту от поражения в войне. Все ждали лета 1791 года.

Глава седьмая

Калиакрия. Последний аккорд

Успехи русских на нижнем Дунае в минувшую компанию заставили султана Селима Третьего отправить эскадру Саит-Али к устью Дуная уже в начале января 1791 года. Перед плаванием свирепые и вечно голодные алжирцы «разорили грабительством и насильствами» все селения вокруг Буюк-Дере. Это вызвало большое недовольство местных жителей и те грозились намотать кишки алжирцев на свои кухонные ножи. Зная об этом, капудан-паша поспешил спровадить нового султанского фаворита и его головорезов в море, как можно скорее. Уходя, Саит-Али обещал (как и годом ранее сам Хуссейн) привезти знаменитого Ушак-пашу в клетке и при всех кормить его сырым мясом, как зверя. Но разговоры разговорами, а дела делами. Увы, клетка установлена на палубе «Патроны» так и осталась пустой. Эскадра Ушакова в это время спокойно зимовала в Севастополе, а войти в Дунай корабли Саит-Али не смогли из-за большой осадки. В результате 27 февраля отштормовав в пустынном море, эскадра вернулась в Константинополь. Зимний поход Саит-Али был чистейшей воды профонацией. Боевые действия армии противников в эту холодную пору не вели, да и российский флот стоял в базах, готовясь к летним боям. Турки прекрасно об этом знали. Но поход был Селиму нужен, ибо заткнуть глотки кричавшим, что Порта стоит на пороге гибели, а ее флот, ни на что не способны. Разумеется, Саит-Али никого в зимнем море не встретил, но вернувшись, гордо объявил, что трусливые московиты спрятались от него и боялись высунуть нос, когда он плавал вокруг и палил из всех пушек. Обыватели этим россказням поверили, опытные мореходы лишь посмеивались. Султан же остался доволен. Недовольным остался, однако, великий визирь. Юсуф-паша предъявил капудан-паше свою претензию, что хитрый Ушаков мог подстеречь выходящие корабли алжирца на выходе из Босфора и потопить, так как эскадра Саит-Али была не так уж велика.

– Отныне запрещаю тебе, славный Саит-Али, выходить в Черное море раздельно от кораблей капудан-паши! – объявил он алжирскому разбойнику.

Саит-Али выговором остался недоволен, но против великого визиря ничего сказать не посмел.

Самое удивительное, что за «блистательный» зимний поход Селим произвел Саит-Али в вице-адмиралы. Более того, позвав к себе Хуссейн-пашу, он прилюдно велел ему брать пример со своего младшего флагмана. Это было унижение, граничащее с оскорблением. Вернувшись домой, Хуссейн всю ночь пил вино (что никак не подобает доброму мусульманину), жена ж его, прекрасная Эссмэ, плакала и обещала призвать брата к разуму.

* * *

К сожалению внешняя ситуация для России, по сравнению с прошлым 1790 годом нисколько не улучшилась. Англия, по-прежнему, держала во всеоружии флот, грозя направить его в Балтийское и Черное моря. Пруссаки тоже грозили скорой войной, даже далекая Голландия, которой, казалось бы, и дел никаких не было к России, настаивала на своем посредничестве при заключении мира с Портой. В общем, в Петербурге скучать не приходилось.

Готовясь к морской войне с Англией, Екатерина II писала: «Я занимаюсь распоряжениями для встречи сильного английского флота, который вскоре обещал нас посетить… Делаю все возможное человеку и в моей власти состоящее, чтобы принять его достойным образом и надеюся, что прием, во всех частях будет совершенный… Бог видит, что я не хитрю и что намерения мои не злы и не низки… Никакая сила человеческая не принудит меня сделать что-либо противное пользам моей империи и несообразное достоинству короны, которую ношу».

Однако к концу весны стало известно, что в британском истеблишменте переменил свою позицию и воевать за турок с Петербургом Лондон более не намерен. Причиной тому были страшные убытки, понесенные из-за прекращения торговли с Россией английскими купцами и прочими деловыми людьми.

Для отражения английского нападения в Кронштадте и Ревеле с ранней весны готовился Балтийский флот под началом адмирала Чичагова из 32 линейных кораблей. Против Пруссии под Ригой стоял в полной готовности особый корпус генерала Салтыкова.

* * *

Начавшийся 1791 год ознаменовался весьма знаменательным событием полете на монгольфьере Франсуа Бланшара. Это событие взбудоражило не только Вену, но и всю Европу. В письме от 6 июля 1791 года Моцарт писал жене в Баден: «Как раз сейчас Бланшар должен подняться, или одурачить венцев в третий раз! История с Бланшаром мне совершенно не по душе – она не дает мне закончить мое дело». Моцарт торопился дописать свой знаменитый «Реквием», после которого должен был умереть в том же 1791 году… Впрочем, большинство австрийцев мрачного настроя Моцарта не разделяло.

– Отныне мы ближе всех к Богу, а значит Священной Римской империи нашей жить и процветать во веки