Опыты для будущего: дневниковые записи, статьи, письма и воспоминания - Александр Михайлович Родченко

18 июля 1943 г.

Роза Островская вызвала Лизавету в журнал «Смена». Им нужен репортер на фронт. Но… Редактор не знает Игнатович и просит принести фото.

Что же он знает?

Работник передового комсомольского журнала и не знает, что мы работали в «Смене» и «СССР на стройке» много лет. Он, видимо, работал в Ленинграде, а туда не доходят журналы. А они руководят нами.

Роза грустно говорит, что ей трудно работать. Каждого редактора мы учим, а потом он уходит… А приходит опять новый и всё начинается сначала…

Погода такая, целый день собирается дождь и не идет. И болит голова, и сердце.

Был утром в Союзе Кино-Фото работников. Не принимают договорников.

Был в поликлинике МОСХа, очередь 50 человек… Ушел…

Купил 12 гр. сахарину по 25 р. за грамм.

20 июля 1943 г.

Сегодня 50-летие со дня рождения Маяковского. В Музее Маяковского вечер. Нужно пойти. Взять аппарат, снять Асеева, Пастернака… А зачем – не знаю.

Ночью снилась Женя…

Нет даже во сне радости…

21 июля 1943 г.

Наконец, наступило московское лето, тепло, солнце.

От Мули еще ничего. Должна была уже приехать в Касимов на пароходе.

Я вчера не ходил в Музей Маяковского, была Варва. Выступал Н. Асеев, читал «Человек – вещь» и свои стихи.

Сталин – Герой Соц. Труда и маршал Советского Союза и Верховный главнокомандующий!

Я романтик. Кажется, что всё можно было сделать иначе. И жизнь Союза, и себя…

23 июля 1943 г.

Вчера встретил вхутемасовского художника Амосова. Затащил его к себе, угостил водкой. Он только что из госпиталя, получил второе ранение, он коммунист, имеет два ордена.

Начинаю акварелью переписывать старые вещи.

Амосов обещал прийти в 2 часа, но не пришел. Ох уж эти пьяницы!

Война идет к концу.

24 июля 1943 г.

Сегодня приказ Сталина генералам, ликвидировать немецкое наступление.

Пишу, но пока ничего не выходит. Пишу старых борцов и вторую «Партерные клоуны-акробаты».

Варва принесла последнее на карточки: 400 масла сливочного, пачку табаку и 2 кг гороха.

Уже август на носу и годовщина моего приезда в Москву.

Удальцова иногда звонит…

Пишу всё тех же борцов и акробатов.

28 июля 1943 г.

Прошел слух, что в МОСХе будут давать карточки литер А и литер Б.

Звонил Захару и узнал, что литер А дают профессорам и заслуженным, чтоб я шел в МОСХ и принес справки. Оказалось, что секретарша ничего не знает…

Я так расстроился, пришел домой, а дома повестка из МПВО, явиться в домоуправление за «припиской».

Всё – тайна…

29 июля 1943 г.

Ужасное настроение. Совсем разочарован в своей живописи.

Зачем я иду направо?

Ничего не выходит.

Нет! Нет! Нет!

Не могу справиться со своим состоянием…

Мой поворот направо принес ужасные вещи.

Ничего не хочу. Хочу быть тем же, чем был. Не быть мне Герасимовым никогда!

Я в ужасе!

Боже, спаси меня от всего!

Эти вещи висели 8 лет на стене, а они ужасны!

Кому они нужны?

Я их видеть не могу, а их много…

30 июля 1943 г.

Живопись пошла!! Но ужас!!!

Левая живопись…

И Боже мой, какая радость, быть левым…

Быть самим собой после всех мучений и вопреки здравому смыслу. Не ломать себя, писать с наслаждением!!

Будь что будет!!! А я умру левым и оставлю хорошие вещи.

Сразу пишу несколько вещей и до чего счастлив. Это в такое время, скажут, «сошел с ума!»

Одна Муля меня простит и поймет. Я больше не мог наступать себе на горло. Пусть дорога плоха, но она дает вещи полноценные.

31 июля 1943 г.

Конец июля, от Мули ничего… Получили карточки.

Говорят, опять надо подавать бумаги в МОСХ, может быть дадут литер Б, столовую или сухой паек, как бывшему профессору. Но не знаю, признают ли бумаги достаточными.

Написал три вещи беспредметные и начал писать две, и две предметные, но левые.

Пишу плохо, стол завален всяким барахлом, негде писать.

3 августа 1943 г.

Муля пишет о трудностях, холоде и о том, что, видимо, их не скоро отпустят…

Я пишу абстракции, идут не сильно, но идут…

Вечер, холодно…

6 августа 1943 г.

Наши взяли Орел и Белгород.

Ночью был оружейный залп с Кремля по случаю победы.

Играем с Лизаветой в Ма.

Англия и Америка не могут одну Италию покорить, а как же мы одни деремся с Германией и всей Европой.

Варва бегает целые дни без толку… Она слишком много говорит, спорит и играет в Ма…

А я грустно пишу абстракции. Один… Без лирики, без любви…

Написал этюд портрета Лизаветы.

От Мули ничего нет…

И почему так скучно жить, и я чувствую себя обиженным, не используются свои возможности, чувствую себя не в «эпохе».

11 августа 1943 г.

Всё так же… Я пишу абстракции, что бессмысленно и может быть и глупо, но приятно и интересно. Может быть, жить осталось месяцы, так уйду левым.

Мулю, кажется, вызовут в сентябре на экзамены.

Вечер… Я один. Смотрю на мастерскую… на стены, где висят мои вещи и думаю… Неужели будет здесь сидеть уже пожилая Муля и ее дети, и она будет смотреть на мои вещи и думать: «Эх, жалко отец не дожил, его уже признали и просят вещи… Покупают… Висят в музее…

А он писал и что он думал? Неужели он был уверен в этом, или нет?.. Если уверен, то ему было легко».

…Моя будущая Муля, тебе может с чистым сердцем сказать покойный отец: «И именно не был уверен и даже совсем, а это было как болезнь. Неизвестно зачем работал. И вот как сейчас думал, что всё уничтожат, выбросят и ни одной вещи и не останется нигде.

О, если бы я хоть немного был уверен, мне было бы безумно легче…»

Ничего нет… И ничего не нужно.

Лучше бы я был заведующим, имел бы чистую комнату, новую постель, красивую жену и глупых друзей. Был бы спокоен и весел…

Милая Муля! Может и ты тоже отравлена будешь всем этим… Но я зла тебе не хочу. Лучше брось всё это и живи просто, «как все».

А ведь у меня была слава и было европейское имя, меня знали во Франции, Германии и Америке.

И теперь ничего нет.

Меня заживо похоронили и забыли безвозвратно…

С 1921 года меня погребли. А ведь я жив, может больше, чем иные живые сейчас.

Сегодня особенно грустно. Как старик, думаю, что всё прошло в этой квартире, Слава, Любовь и