Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

самоотверженное служение народу может стать источником вдохновения для нынешних и будущих защитников Отечества. Хотелось бы, чтобы они восприняли его благородные взгляды и порывы, его заветы русской мощи и добра.

Заключение

Яркая, но короткая жизнь генерала Михаила Дмитриевича Скобелева оставила заметный след в русской военной истории. Оценка этой личности никогда не была однозначной. Одни, как отмечалось, сравнивали его с Суворовым, другие полагали, что удачи и подвиги «белого генерала» раздуты, а промахи затушеваны[397]. В сущности, Скобелев никогда сам не отрицал рекламы вокруг своего имени, но когда его упрекали в этом, отвечал: «Попробуйте и вы!»

Вся жизнь Михаила Дмитриевича была направлена на величие России и русского народа. «Мало он жил, – говорил генерал Г. А. Леер, – но много сделал». Люди, подобные Скобелеву, становясь историей нашей страны, не умирают – они одухотворяют прошлое делают его живым и вечно памятным.

И. С. Аксаков, идейно близкий Михаилу Дмитриевичу, писал: «Смерть Скобелева пока не вознаградима. Он мог сделаться центром русского направления… Весь его корпус был настроен одинаково – стихи Хомякова сделались там популярными»[398].

Интересна оценка, данная Скобелеву в «Отечественных записках», издаваемых М. Е. Салтыковым-Щедриным: «Если у Скобелева не было, как у других полководцев, особенно громких побед и никто не знал его заветных дум и идеалов, то все-таки у него были несомненные, в особенности для нашего времени, достоинства, которые и делали его популярным как среди солдат, так и в обществе; он не гнался за земными благами, не выпрашивал подачек и не захватывал казенных земель, не занимался гешефтами, мог спать и, по-видимому, даже предпочитал спать в траншее, а не на мягком тюфяке, он относился к солдату внимательно не крал его сухарей и, подставляя его грудь под пули, подставлял рядом и свою. Это несомненные в наши дни достоинства, которым большинство даже не удивляется. Скобелев – это какая-то в высшей степени непосредственная и в то же время что-то таившая в себе натура, натура недовольная и несчастная, при всем видимом счастье, натура отчасти романтическая и склонная к мистицизму, способная уложить более 20 тысяч человек в одну кампанию и плакать перед картиной сражения при Гравелоте (Сражение между французской и германской армиями 18 августа 1870 года. – А.Ш.), натура то разочарованная и не ставившая жизнь ни в копейку, то думавшая о будущем счастье, даже собиравшаяся помогать мужику, то тяготевшая к Москве, то говорившая о свободе народов».

Далее автор статьи в «Отечественных записках» предполагает, что Скобелев как политик выступал «не сам собою, а как будто кто-то толкал его сзади: фатум, обстоятельства или чья-то невидимая рука, смотревшая на него, может быть, просто как на прекрасное историческое мясо, могущее послужить для временного воплощения народного духа и национальной идеи»[399].

Весьма любопытное предположение в свете прослеженных связей Скобелева с масонами! Кстати, крупнейший философ второй половины XIX века К. Н. Леонтьев провидчески предупреждал, что «политический национализм» во многих случаях по загадочным причинам является слепым орудием «космополитической демократизации», «все той же всесветской революции, которой и мы, русские, к несчастью стали служить с 1861 года». И в этой связи философ призывал смотреть «на панславизм как на дело весьма опасное, если не совсем губительное»[400].

Можно согласиться с мнением Н. Н. Кнорринга, считавшего, что Скобелев умер признанным полководцем, но как государственный деятель он только начал раскрываться[401]. Михаил Дмитриевич едва ступил на политическую арену, но на ней ему места не нашлось – это была трагедия его последних лет.

В высшем петербургском обществе опасались, что честолюбивый генерал своими резкими заявлениями способен обострить международные отношения. Так, генерал А. Н. Витмер, бывший профессор Академии Генерального штаба, учитель Скобелева и большой почитатель его таланта, простодушно-правдиво рассказывал о своем состоянии, когда узнал в Крыму о смерти Скобелева: «Ноги мои точно подкосило что-то, и я невольно опустился на стул… Но, опомнившись, минут через десять я, не скрываю, перекрестился широким крестом: великое благо для России – мелькнуло в моей голове, что сошел со сцены этот талантливый честолюбец, возводивший войну в божественный культ. Задача наша – мирное обновление, а он непременно втянул бы нас в войну!»[402].

На следующий день после смерти Скобелева Д. А. Милютин, сожалея о случившемся, писал в своем дневнике: «Он был еще молод, кипел деятельностью и честолюбием, обладал несомненно блистательными боевыми качествами, хотя и нельзя сочувствовать ему как человеку. У него честолюбие преобладало над всеми прочими свойствами ума и сердца – настолько, что для достижения своих честолюбивых целей он считал все средства и пути позволительными и в чем признавался сам с некоторым цинизмом»[403].

В. И. Немирович-Данченко доказывал, что в М. Д. Скобелеве два человека: «Один полководец, вождь, который готов тысячи людей бросить не смерть, когда надо Родине и делу, другой весь в бессонных ночах и покаянных муках, в беспощадном самобичевании за эти самые жертвы. Честолюбие? Да… Но не для себя… Слава, безопасность и мощь России – да. И для этого он пойдет на все»[404].

Вместе со всей мыслящей Россией «белый генерал» мучительно искал выхода из того тупика, в которое зашло русское общество на переломе двух царствований. Он искал естественный для огромной евроазиатской страны путь развития, отчетливо понимая, что увлечение чужими путями и чужими идеями не что иное, как предательство своего народа и средство его закабаления чужеземцами.

Скобелев не принадлежал к общественным деятелям, которые беспрестанно оглядываются и прислушиваются к тому, что скажут на Западе, признают ли их действия достойными просвещенного европейца. Он мечтал о многонациональном централизованном государстве, достаточно сильном и благоустроенном, с гарантией своим подданным прав и, естественно, требованием выполнения определенных обязанностей. Такое государство в здоровом состоянии – это разнообразный, но единый мир, а не борьба всех против всех, как хотят представить сегодня некоторые «земшарские» мыслители.

«Его идеалами, – считал В. И. Немирович-Данченко, – была – великая, свободная, демократическая Россия, живущая сама всею полнотою жизни и дающая возможность жить другим. Россия, свято соблюдающая интересы связанных с нею племен. Россия, для которой нет эллина, нет иудея, где все равны и каждому, как бы он ни назывался, одинаково были бы открыты пути к счастью и вольному труду. Россия, как мощное тело, одноплеменное, одноязычное, окруженное автономиями, опирающимися на ее грозную врагам силу, свободно развивающимися племенами. Кто хочет – уходи и живи сам, кто хочет – будь с нами. Соединенные Штаты Восточной Европы и Сибири с самоуправляющимися в общем Союзе Эстонией, Латвией, Литвою, Украиной, Кавказом. Польша – самостоятельная, но связанная с нами отсутствием таможенной границы. Вот к