Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

Мельницкий (полковник) также устал до последней возможности, но сейчас же принялся за дело.

– Во сколько часов будет готово?

– К полуночи.

– Нельзя ли поскорее. Я знаю, что, как только стемнеет, турки попробуют отнять у нас траншею… Встретить же их картечною гранатой…

– Какой унтер-офицер у вас будет заведовать работой?

– Митрофан Колокольцев.

Красивый саперный унтер-офицер был приведен к генералу.

– Это ты, голубчик, вчера под огнем рыл траншею?

– Я, ваше превосходительство.

– Ну, вот что, молодец. Если ты мне к завтрашней ночи кончишь батарею, а ночью перед нашим левым флангом выроешь небольшой ложе-ментик, после завтра я поздравлю тебя георгиевским кавалером.

– Постараюсь…

– Ну, помни же…

– Коли не убьют – сделаю…

– А убьют – так умрешь честно за свою родину…

– Слушаюсь.

Батарея была готова, и Митрофану Колокольцеву – следовал Георгиевский крест. Колокольцев честно под огнем сделал свое дело и уцелел только чудом. Генерал на другой день спрашивал его, но оказалось, что он послан в Брестовец. Скобелев вложил в Георгия в пакет, на котором написал:

«В траншеях, 31 октября 1877 года. Унтер-офицеру Колокольцеву, согласно обещанию, за распорядительность, мужество и храбрость, оказанную в деле с 29 на 30 октября. За Богом молитва, за царем служба не пропадает. Он души поздравляю, тебя уважающий Михаил Скобелев».

Когда дописывал этот конверт, Колокольцев явился сам. Сейчас же были построены солдаты в траншее и под звуки «военной чести» полкового оркестра ему надели Георгия.

– Ну, теперь позволь пожать твою руку! – обратился к нему генерал. – И протянул свою Колокольцеву. Когда уже с крестом на груди Колокольцев шел назад, сами солдаты в траншеях вставали и отдавали честь. На глазах у него стояли слезы[381].

Вскоре после принятия Скобелевым 16-й пехотной дивизии были присланы георгиевские кресты, предназначенные для награждения отличившихся при штурме Плевны 30 августа. Скобелев сам навешивал кресты отличившимся и поздравлял их от имени главнокомандующего. Затем последовала речь ко всем награжденным, в которой, между прочим, отмечалось, что отличие обязывает награжденных быть и далее примером для остальных.

Какое производило все это впечатление на бойцов, видно из следующих строк А. Н. Куропаткина.

«Нельзя без глубокого внутреннего волнения смотреть на шеренгу кавалеров во время навешивания крестов и слушания ими обращенной к ним речи: эти десятки отборных солдат стоят глубоко взволнованные, хотя волнение выражается на них различно. Красные лица, пот на лбу и на носу, несколько воспаленные широко раскрытые глаза. Некоторые, наиболее нервные, бледные, и руки их, держащие ружья дрожат. У многих из новых кавалеров стоят, на глазах слезы, подступают они и к глазам присутствующих. Несколько тысяч солдат товарищей напряженно присматриваются к происходящему и прислушиваются к речи начальника. В сердцах новых кавалеров крепнет решимость доказать еще и еще много раз, что они заслужили выпавшую на их долю честь. В сердцах присутствующих зреет готовность добиваться в следующих боях той же чести»[382].

7

Скобелев всячески старался добиться, чтобы как офицеры, так и солдаты постоянно принимали осмысленное участие учениях и боях. Им было отдано много распоряжений и приказов в связи с этим.

«Неоднократно высказывал я как гг. офицерам, так и нижним чинам вверенной мне дивизии, что основанием успеха при столкновении с неприятелем служит порядок в бою; я назову его лучшим выражением – доблести и чести.

Порядка в бою быть там не может, где начальники частей не проникнуты сознанием того, что им приходится делать, не осмыслили себе, перед боем, ту задачу, которую предстоит исполнить их части. Я не говорю о личной доблести гг. офицеров, ибо заранее убежден, что офицер – не молодец не может быть терпим в 16-дивизии; между тем в бою в ночь с 28 на 29 в октября мною было замечено, что многие из гг. офицеров недостаточно держали своих людей в руках и вообще показались мне не вполне понимающими ни смысла, ни важности того, что делали; подобное отношение к делу гг. офицеров, даже при таком сравнительно ничтожном неприятеле, как турки, могло бы иметь вредные последствия.

На будущее время предписываю бригадным, полковым и батальонным командирам перед боем, тотчас же по получении диспозиции для боя, собирать (разумеется, соответственно с удобством расположения частей) всех наличных гг. офицеров, которым они обязаны не только прочесть, но и выяснить смысл диспозиции и убедиться, что ими понята.

Гг. ротные командиры понятным для солдата языком делают то же самое относительно фельдфебелей и унтер-офицеров вверенной им роты; причем внушают унтер-офицерам их великое значение в современном пехотном бою, где при растянутости линии офицеру везде поспеть трудно»[383].

Как умел Скобелев объяснять смысл предстоящего дела, прекрасно видно из следующего рассказа Немировича-Данченко:

«Туманное серое утро 2 ноября… (Под Плевной), Турки приготовили нам сюрприз. Шагах в ста от нас, в сером тумане, выдвигается грозный профиль неприятельской траншеи… Скобелев волнуется. «Нужно наказать их за эту дерзость», – говорит он.

Задумали опять ночную атаку, но войска состояли преимущественно их молодых солдат. Ночное дело может их спугнуть. Генерал нашел средство сделать каждому солдату вполне понятный план атаки и все подробности предприятия.

Всем унтер-офицерам и фельдфебелям той части, которая должна будет идти ночью, приказано собраться на правом фланге близ митральез.

– Садись, ребята, вокруг, – приказал он им.

Судя по непринужденности солдат, видно было, что это повторяется уже не первый раз, что они к этому привыкли. И действительно, многие потом рассказывали, что перед всеми своими предприятиями этот генерал делает то же самое.

Вокруг Скобелева сели фельдфебеля и унтер-офицеры Суздальского полка. Солдаты расселись потом кучками за ними. Все это вперило взгляды на генерала, все это жадно ловило его слова.

Вот что, братцы. Ночью сегодня будет дело, и мне надо потолковать с вами, чтобы все вышло толково.

– Мы рады… – послышалось кругом.

– Я не доволен своей дивизией. Совсем она не та, что была прежде…

– Новых много! Пришли их России… небывалые еще.

– Ваше дело, дело старых солдат, учить их…

– Приобвыкнут, вашество.

– Ну, вот видите? Турки подошли к нашему левому флангу на сто шагов. Видели вы их траншею?

– Видели… Нет, не видели…

– Кто не видел, тому полковой командир покажет. Траншея их может сильно мешать нам, и потому надо их наказать, во-первых, за дерзость, а во-вторых, отвадить их от этого на предки.

– Как не надо… надо! Он нонче оттуда прямо к нам стреляет, вашество.

– Ну, вот видите. Для этого я задумал вот что. Отряд, в котором и вы, унтер-офицеры, будете, ночью сегодня, с барабанами позади, должен пробраться к туркам.