Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

Чисто русская могучая натура М. Д. Скобелева не мирилась ни с какими проволочками: что он сказал, признал за необходимое – должно быть сделано. Но Михаил Дмитриевич не был педантом и формалистом. Он просто любил до страстности военное дело.

3

Не форма, говорил Скобелев, а дух войск, не книжный расчет, а гений, не поспешное мирное обучение, а война – вот что формирует и армию, и вождей. Он остался верен этому взгляду до конца, стараясь всегда развить в солдате отвагу, преданность делу, находчивость, самоотвержение, сознательную дисциплину[357].

Только человек, у которого развито чувство собственного достоинства, может сознательно переносить во имя Отечества те жертвы и трудности, которые требует от солдата война. Такой человек как на войне, так и в мирное время на высоте требований, которые предъявляются современному солдату цивилизованного государства.

В письме А. Н. Куропаткину из Адрианополя в начале 1879 года М. Д. Скобелев писал: «Я думаю, что русская армия страдает главным образом отсутствием способности со стороны подчиненных относиться к начальствующим лицам с тем чувством внутреннего достоинства, которое, не переходя ни в чем пределов строгой дисциплины и внешнего чинопочитания, делает, однако, всякое произвольное проявление власти для последней крайне затруднительным, чтобы не сказать более. И это в обширном смысле слова как в мирное, так в особенности в военное время.

На войне я решительно отвергаю возможность поддерживать дисциплину в массе, которая не признала и сердцем и мозгом превосходства призванных ею руководить. Из вышесказанного коренного недуга происходят и все остальные. Масса начальствующих, зная по опыту, что принимаются в расчет только отношения их к вышестоящим, смотрят на вверенные им части как на средство приобретения возможно дешевле для себя один одни, другой другие выгоды»[358].

Раз как-то на глазах Скобелева один из командиров ударил солдата.

– Я бы вас просил этого в моем отряде не делать… Теперь я ограничиваюсь строгим выговором, в другой раз должен буду принять иные меры.

Командир стал было оправдываться, сослался на дисциплину, на глупость солдата, на необходимость зуботычин.

– Дисциплина должна быть железною. В этом нет никакого сомнения, но достигается это нравственным авторитетом начальника, а не бойней… Срам, полковник, срам! Солдат должен гордиться тем, что он защищает свою родину, а вы этого защитника как лакея бьете… Гадко… Нынче и лакеев не бьют… А что касается до глупости солдата, то вы их плохо знаете… Я очень многим обязан здравому смыслу солдат. Нужно только уметь прислушиваться к ним.

Вступая в командование войсками, действующими в Закаспийской области, генерал Скобелев писал: «…считаю священным долгом напомнить доблестным войскам, ныне мне вверенным, что основанием боевой готовности войска служит строгая служебная исполнительность, дисциплина. Дисциплина, в полном значении этого слова, быть там не может, где начальники позволяют себе относиться к полученным им приказаниям небрежно. Это должно отзываться на отношениях нижних чинов к долгу службы. Строгий порядок в лагере, на бивуаках, строгое исполнение всех, даже мелочных, требований службы служит лучшим ручательством боевой годности части.

Я уверен, что как начальники, так и нижние чины храбрых войск, действующих в Закаспийском крае, вполне поймут по духу мои законные требования и избавят меня от тяжелой необходимости напоминать это»[359].

Законность отношений есть первое основание дисциплины: «…всеми действиями военнослужащих должен руководить закон; им, а не личным произволом должен руководствоваться всякий начальник как в своих действиях вообще, так и в наложении дисциплинарных взысканий в особенности, чтобы и нижние чины знали, чем они должны руководствоваться в своей служебной деятельности, и сами бы приобрели уважение к закону…»[360].

Скобелев допускал, даже настаивал, чтобы исполнитель «рассуждал в пределах данной и необходимой ему свободы. В следующих словах приказа, отданного по поводу одного маневра, выразилось это требование: «Начальник авангардной позиции, с прибытием моим в вверенный ему участок, перестал почему-то заниматься своим делом, забыв, что главная его задача распоряжаться по обороне позиции самостоятельно, а не прислушиваться к мнению присутствующего начальства. Вследствие сего упущены были им из виду весьма важные приказания и т. д.»[361].

М. Д. Скобелев считал, что «всего ужаснее, когда люди во всякой мелочи ждут распоряжений и указаний. Обязанность офицера соображать, понимать и в решительный момент брать на себя инициативу и действовать. Слепое повиновение убивает таланты. В бою бывают моменты, когда находчивость спасает положение и вырывает победу у уже торжествующего врага. Разумеется, это не означает, чтобы директива боя не исполнялась, но в каждом сражении есть такое сцепление мелочей, в которых некогда ждать позволения, посылать и получать разъяснения. Надо не только уметь, но и сметь самому в том маленьком масштабе, который отведен даже субалтерну»[362].

Однажды при обсуждении какого-то вопроса кто-то из подчиненных сказал Михаилу Дмитриевичу:

– Я по дисциплине не смею возражать вам.

– Какая дисциплина. Теперь не служба… Обыкновенно недостаток знаний и скудоумие прикрываются в таких случаях дисциплиной…

Он терпеть не мог людей, которые во всем безусловно с ним соглашались.

– Ничего-то своего нет. Что ему скажешь, то для него свято. Это зеркала какие-то.

– Как зеркала?

– А так… Кто в него смотрится, тот в нем и отражается.

Еще больше оскорблялся он, если это согласие являлось результатом холопства.

– Могу ли я с вами не соглашаться, – заметил раз как-то майор, – Вы генерал-лейтенант!

– Ну так что же.

– Вы можете меня под арест.

– Вот потому-то на вас и ездят, что у вас не хватает смелости даже на это.

– У нас всякого оседлать можно, – говорил Скобелев. – Да еще как оседлать. Сесть на него и ноги свесить. Потому что своего за душой ничего, мотается во все стороны… Добродушие или дряблость – не разберешь. По-моему, дряблость. Из какой-то мокрой и склизкой тряпки эти люди сделаны. Все пассивно, косно. По инерции как-то – толкнешь – идут, остановишь – стоят[363].

Русскому солдату ничто так не противно, как вечная формалистика, натянутость. Скобелев это отлично понимал и, где только возможно, старался избавить солдат от излишней формалистики.

4

Осмысленность требования, справедливость и забота о солдате – основания, на которых зиждется доверие их к командиру. Михаил Дмитриевич писал: «Прошу всех гг. офицеров вверенных мне храбрых войск проникнуться убеждением, что неустанная заботливость о солдате, любовь к нему, делом доказанная, лучший залог к победе»[364].

При утверждении Скобелева командиром 4-го армейского корпуса им был отдан такой приказ:

«Его Императорскому Величеству угодно было утвердить меня в звании