Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

иными кризисами. Раз начав войну, нечего уже толковать о гуманности… Война и гуманность не имеют ничего общего между собою. На войну идут тогда, когда нет иных способов. Тут должны стоять лицом к лицу – и доброта уже бывает неуместна. Или я задушу тебя, или ты меня. Лично иной бы, пожалуй, и поддался великодушному порыву и подставил свое горло души. Но за армией стоит народ, и вождь не имеет право миловать врага, если он еще опасен… Штатские теории тут неуместны. Я пропущу момент уничтожить врага – в следующий он меня уничтожит, следовательно, колебаниям и сомнениям тут нет места. Нерешительные люди не должны надевать на себя военного мундира. В сущности, нет ничего вреднее и даже более – никто не может быть так жесток, как вредны и жестоки по результатам своих действий сантиментальные люди. Человек, любящий своих ближних, человек, ненавидящий войну – должен добить врага, чтобы вслед за одной войной тотчас не начиналась другая»[339].

Непосредственных причин войны бывает две, считал Скобелев. Или сравнительно высокая цивилизация народа, начинающего войну со слабым соседом и противником, причем образованный народ, уничтожая слабейшего врага, рассчитывает обогатиться за его счет, захватив его земли, и тем улучшить свое благосостояние. Так, например, были завоеваны Индия, Америка. Или, наоборот, беднейший народ нападает на высокую цивилизацию и пользуется ее плодами для улучшения своего положения. Таковы завоевания гуннов, вандалов, тевтонов, татар и т. д. Это – также принцип борьбы за существование…[340]

Когда Скобелеву после Берлинского конгресса доказывали полную невозможность дальнейшей борьбы из-за финансовых затруднений, он говорил: «Я ничего не понимаю в финансах, но чувствую, что финансисты-немцы тут что-то врут.

В 1793 году финансы Франции были еще и не в таком положении. Металлический один франк ходил за 100 франков кредитных. Однако Наполеон, не имея для солдат сапог, одежды, пищи, пошел на неприятеля и достал не только сапоги, одежду и пищу для солдат, но и обогатил французскую казну, а курс свой поднял опять. При Петре Великом мы были настолько бедны, что после сражения под Нарвой, когда у нас не было орудий, нам пришлось колокола переливать на пушки. И ничего! После Полтавского боя все изменилось, и с тех пор Россия стала великой державой.

А покорение России татарами? Что же, вы думаете, что покорили Россию потому, что курс их был очень хорош, что ли? Просто есть было нечего, ну и пошли завоевали Россию…»[341].

Интересен разговор М. Д. Скобелева с доктором О. Ф. Гейфельдером в период Ахалтекинской экспедиции.

«Однажды, – вспоминает доктор Гейфельдер, – я сказал Михаилу Дмитриевичу:

– Если бы это было в моей власти, то все те лица, от коих зависит решение о войне и мире, прикомандировывались бы недель на шесть к любому военному госпиталю, чтобы быть свидетелями всего, что там делается и переживается; они должны бы присутствовать при перевязке раненых, испытывать на себе ночные дежурства, видеть и пережить скорбь всего врачебного персонала, когда раненый, которого долгое время лечили и оспаривали у смерти, умирает, несмотря на все старания, и остается только отдать ему последний долг, а затем известить родителей, что сын их уже не вернется на родину, что он лежит в чужой земле, а у нас, где так много женатых солдат, врачу нередко приходится дать знать жене и малым детям, что отец их ранен, тяжело ранен и перед смертью шлет им поклон.

Если бы люди, от которых зависело решение вопроса о войне и мире, прошли бы подобную школу, то они не так легко решались бы прибегать к вооруженному решению конфликта.

– Кого, – спрашивал Скобелев, – подразумеваете вы, собственно говоря, под именем людей, от которых зависит решение вопроса о войне и мире?

– Прежде всего, разумеется, правителей всех стран, затем министров, дипломатов, командующих войсками, так называемую военную партию, и для примера хоть вас, Михаил Дмитриевич!

– Было бы чрезвычайно ново и любопытно, если бы Бисмарк, Мольтке… (он назвал некоторых коронованных особ), Горчаков, Игнатьев, Шанзи с Гамбеттой, Тотлебен и ваш покорнейший слуга, облеклись серым передником, стали бы исполнять у вас в госпитале обязанности фельдшеров.

– И это было бы полезно, – возразил я, – но вы отлично понимаете, что я говорил не в этом смысле. Всем вам следовало бы убедиться в бедствиях, причиняемых войною, не из парламентских речей или печатных трактатов, но по собственному наблюдению.

– Это ложный, в высшей степени ложный вывод! – воскликнул Скобелев. – Полководец и высшее военное начальство не должны подчинять свои решения и действия заботам о последствиях, какие они могут вызвать. На Горном Студене Государь Александр Николаевич слишком много видел госпиталей и транспортов больных и раненых, он был расстроен, потрясен этим зрелищем, и последствием этого было заключение слишком поспешного мира; вы, доктор, участвовавший в стольких походах и которому я не могу отказать в понимании военного дела, должны согласиться с этим.

– Михаил Дмитриевич, – возразил я, – вы умышленно стараетесь истолковать превратно мои слова. Не в разгар войны должен полководец или монарх быть потрясен зрелищем раненых и страждущих, хотя этого не всегда можно избегнуть, но он должен непременно, чтобы понимать последствия принимаемых им решений…

– Вы, – говорил Михаил Дмитриевич, – придаете слишком большое значение всей вашей гигиене, медицине и заботе о больных и раненых. Военного деморализуют подобные взгляды, ему вовсе не нужно все это знать, а тем более постоянно иметь перед глазами. Война не может обойтись без раненых и убитых.

Война, подобно дуэли, неизбежна; она бывает нужна нам для того, чтобы вывести из апатии ленивого гражданина, погруженного в одни материальные интересы, чтобы пробудить и поддержать в народе стремление к более возвышенным идеалам; воинский дух и воинская слава составляют высшее проявление жизни в государстве, как и в отдельной личности. Никогда не настанет время, в которое мы будем в состоянии обойтись без войны и пожелаем этого. Неужели вы действительно верите в утопию грядущего золотого века?..»[342]

В то же время, по воспоминаниям В. И. Немировича-Данченко, спокойный в бою, он далеко не являлся тем типом полководца старого времени, для которого убитые и раненые представляются только более или менее неприятною подробностью блестящей реляции, Скобелев был нечужд внутреннему разладу, замечаемому в наших лучших людях. Дело с делом. В бою он сам идет на смерть и не щадит других, после боя совесть говорила громко и грозно. В триумфаторе просыпался мученик. Восторг победы не мог убить в его чуткой душе тяжелых сомнений…[343]

2

Нельзя успешно воевать, если офицеры не обладают разносторонними знаниями, считал М. Д. Скобелев. «Военная наука –