«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

сугоякский земский начальник и взял на учение. Ученик делал успехи и вырос в помощники писаря. На этом не остановился: стал постигать искусство составлять разные служебные бумаги. Стал писарем…. Вот в этом «состоянии» и вернулся к «домашним пенатам». Вот вам и «барин». Что его заставило это сделать: «судьба ли решение, зависть ли телесная» (?) – осталось не известным, но он в Тече задержался и занялся адвокатской деятельностью: стал писать разные бумаги, жалобы, «ходатайства». В погоне за карьерой Димитрий Фёдорович, как видно, не удосужился устроить свою семейную жизнь.

Кто такой писарь на селе, и какова была его роль? Представители этой группы интеллигенции не значились в сельской элите её: они не входили в избранное общество. В Тече писари и их семьи вращались в кругу деревенской «знати»: Пеутиных, Козловых и пр. В служебном же отношении, как «чернильные души», «канцелярский крысы», они, при темноте и невежестве своей клиентуры, являлись при случае той гайкой, от которой зависела работа машины, и были трудно уловимыми в своих иногда тёмных деяниях. Бюрократическая машина была в их распоряжении. Конечно, в начале 20-ого столетия были уже не те времена, когда Н. В. Гоголь писал своего «Ревизора», но «родимые пятна», как известно, не сразу исчезают. Впрочем, за теченскими писарями как будто не водилось этих грешков, по крайней мере, в ярко выраженной форме, за исключением разве только писарёнка Русакова, который грешил любовными похождениями, к которым побуждал за свои служебные «услуги». В Тече оставили о себе добрую память писарь при волости Василий Иванович Ванцев и писарь при канцелярии земского начальника – Павел Иванович Рыжков, которые дольше всех работали в Тече. Были мимолётные «птицы», о которых память ничего не сохранила. И тот, и другой – Ванцев и Рыжков – при явно небольшом жалованье учили своих дочерей в женской гимназии. Рыжкову, правда, это было легче сделать, потому что он происходил из Шадринска и имел там свой дом. В Тече и тот, и другой жили на квартирах, имели огороды, держали коров, арендовали покосы и, может быть, даже понемногу сеяли в порядке аренды земельных участков и оплаты за труды. К чести наших писарей нужно сказать, что они вели себя исключительно корректно и не злоупотребляли «зелёным змием».

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 394. Л. 45–48 об.

Находится только в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» отсутствует.

«Рыбины» (фам[илия] Манатины)

[1961 г. ]

Это было их прозвище. Они были землеробы, а кроме того занимались выделыванием кож. Когда-то это ремесло было монополией «Решихи», бродокалмакской вдовы крестьянина Решетова. За двадцать-тридцать вёрст к ней привозили шкуры на выделку. Торговля кожей на теченских базарах тоже являлась монополией «Решихи». Она подолгу (месяцами, до полугода) не выполняла заказы, и что просто не справлялась, и нужда заставляла «самим» браться за это дело. «Рыбины» и взялись. Летом очистку от волос на шкурах делали прямо на свежем воздухе: у второй плотины Мизгирёвской мельницы. Самой тонкой работой считалась обработка «опойка» (телячья шкурка, а иногда собачья) «под храм». Каково было искусство? Всяко: иногда «поджигали» или совсем «пережигали» кожу. Люди опять-таки ворчали, ругались, взыскивали за порчу … и опять несли и несли. А что же делать?

Такова логика событий и вещей, когда нет хороших мастеров. Так всегда бывает!

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 323–323 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует. В «свердловской коллекции» имеется очерк «Фёдор Тимофеевич Манатин» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть VII. (1967 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 384).

Павел Иванович Синицын

[1961 г. ]

А. П. Чехов в своём рассказе «Мужики» описывает жизнь крестьянской семьи, вкусившей городской жизни, а потом снова вернувшейся в деревню, домой. С Павлом Ивановичем случилось так же, только он вернулся в Течу не по болезни, а в добром здравии и благополучии: потянуло на вольный воздух. Вернулся он уже сильно окультуренный: одетый на городской манер и с городским говорком. Главное же – он принёс с собой из города две «городские» профессии: он мог ремонтировать часы, а в случае необходимости мог «ответить» и за парикмахера. По селу пошли разговоры о том, что на Зелёной улице появился «парикмахер» свой, теченский – Пашка Синицын. Увы! «Городские» профессии Павла Ивановича были для Течи ещё «не по плечу»: теченцы ещё не доросли до того уровня культуры, на который рассчитаны были профессии Павла Ивановича. Часы! Но у кого они были? У немногих из интеллигенции, духовенства и торговцев, а остальные жили по солнцу. Что касается стрижки и бритья, то «самообслуживались». Нет, Павел Иванович по вопросу культуры в Тече забежал на много вперёд. Кулинарка Матрёна Сергеевна и Парасковья «коптельщица» находили ещё кое-какое применение своим «талантам», а Павел Иванович – нет. А от деревни он тоже отвык. Лето он провёл в деревне, а потом куда-то «смылся». Так и передавали теченские «историки».

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 328–329.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

«Шолины»

[1965 г. ]

Это было их прозвище, а фамилия была звонкая – Бекленищевы. На селе было две семьи с этой фамилией, очевидно, связанных узами родства, хотя внешне это родство ничем не проявлялось.

Одна семья, более многочисленная по составу, жила на Горушках, в юго-западном секторе села, на угоре, отчего и получилось название этого сектора «Горушки», а лучше было назвать его «Горюшки», потому что здесь обитала, за небольшим исключением самая что ни на есть беднота села, частично ремесленники, с малыми наделами земли – чеботари, пимокаты и живущие на подённой работе. Живущие здесь «Шолины» были знаменитыми не только на селе, но и по округе его, пимокатами. Были ещё на селе пимокаты Карповы, прибывшие из «Расеи», но они пока что ещё не сумели приобрести популярности, и «Шолины» были в некотором отношении монополистами по ремеслу. Земли у них, надела, было, как говорится, «кот наплакал», а жили они ремеслом, а работой были загружены на все сезоны года. Работали: отец, мать и подрастающие – сын и дочь. Катали они кошмы, подхомутники, пимы – это главным образом, а изредка поярковые шляпы. Катали на дому у заказчика: это, как и шитьё скорняжных вещей – тулупов, частоборов и пр. делалось из опасения, как бы мастера не украли чего-либо из материала заказчика. Хорошо, если у заказчика была клеть, нечто