«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

По имени и отчеству Семёна Осиповича стали именовать у нас, на селе, уже под его старость, под пятьдесят или около этого лет, а в молодости и в «мужицком» возрасте его звали «Сёма» или даже «Сёмка черной». Название «чёрным» вовсе не обозначало, что он был каким-то жгучим брюнетом, из тех, о которых говорят: «Ох, и чёрные у него волосы, как воронье крыло», а скорее просто в отличие от другого «Сёмы», который был рыжеватый, и за это его называли «Сёма красный». «Чёрный», «красный» – эти эпитеты свидетельствовали только о том, насколько беден был язык наших крестьян по части дифференциации цвета предметов. Прозвище «Сёма чёрный» в жизни Семёна Осиповича имело не просто значение обычного деревенского прозвища, не было проявлением шутки или игривой остроты ума, а отражало в себе мрачный период в его жизни. Когда Семёна Осиповича кто-либо называл так – «Сёма чёрный», то это значило, что вспоминали о том времени, когда он был «конским вором». Это были мрачные времена конца 19-го столетия, когда в наших краях орудовала шайка воров – Ермошка, Серёжка Бирюков, брат нижнёвского диакона – Анатолия Афанасьевича Бирюкова – и в их числе, но не по сговору, а, так сказать, индивидуально – участвовал и он. Разоряли они людей и сеяли стон и слёзы на селе. Ермошка попался и его по самосуду убили зверски: переломили руки и ноги, притащили к каталажке, бросили у дверей. Тут, у дверей, он и умер.

Семёна Осиповича «поймали» в Кирдах. Когда толпа людей подошла к избе, где он был в гостях, он спрятался в голбец. Сколько его не уговаривали, чтобы он вылезал из своей «темницы», он не вылезал, тогда принесли пожарные багры и стали шарить ими в голбце, он вылез – вернее выполз с помощью других, но нога была у него сломана. Умолял на коленях не губить, клялся … и его пощадили. Так он сделался хромым. Соблюдал ли он свою клятву – «Больше не воровать»? Как будто – да! За ним следили, ох, как следили, а иногда умом и «грешили»: в том или другом случае говорили: «это Сёмкино дело», но закон: «не пойман – не вор» был на стороне Семёна Осиповича… и он «оставался сухим». А бывали случаи, что как будто казалось: «ну, попался Сёма», ан, нет: прямой улики нет … и всё! Так было однажды: теченские негоцианты Пеутины («сарапулы») возвращались из Бродокалмака с базара ночью и у Парамошки, ручья, впадавшего в реку Течу, где как раз и было поле Семёна Осиповича, кто-то у лога, в глухом месте, напал на них и «благословил» стяжком, но не «душеврёдно», так что «ускользнули». «Грешили», конечно, на Семёна Осиповича и его сына Ваньку, о котором тоже ходила молва, что он пошёл по тятькиной стопе, но стяжка-то они не оставили, а ночь была тёмном темнёхонька. Нет, сколько ни следили за Семёном Осиповичем, ни на чём его не «поймали». Так он и прожил, ни в чём не нарушивши своей клятвы в Кирдах, а под старость сделался набожным. Так по крайней мере думали о нём и таким стойким в соблюдении данной клятвы считали его односельчане.

Как у завсегдатая, присутствующего на церковных богослужениях, у Семёна Осиповича было постоянное место в церкви в нише у входа, образуемой колоннами, на которых построена была колокольня. Здесь, под сводами был полумрак. У одной из колонн стояла «конторка» церковного старосты на небольшом возвышении. На стенке перед ней висела массивная икона Николая-угодника в серебряных позлащёных ризах, а во всю стену у дверей так, чтобы ярче бросилась при выходе из церкви, нарисована была картина ада, причём грешники, а под стать им и черти – мучители их в «геенне огненной» были изображены почти в натуральную человеческую величину. Семён Осипович становился у самой этой картины, причём, когда староста зажигал большую свечу перед образом Николая чудотворца, то свет от неё, отражаясь в ризе святого, как от рефлектора, падал на картину, и фигура Семёна Осиповича как бы сливалась в одном ансамбле участников картины ада. Такая иллюзия получалась при своеобразном распределении света и теней между колоннами.

Было несомненно, что Семён Осипович являл собою образ кающегося грешника. Когда в церкви было мало народу, а то и совсем пусто, то одинокая фигура его имела вид кающегося мытаря, как он показан на картине по мотиву евангельской притчи «О мытаре и фарисее». Он стоял в глубокой задумчивости и, очевидно, творил «умную молитву», потому что не видно было, чтобы он шептал что-то, как это бывает у других молящихся, а тем более не пел, как некоторые из них. Когда нужно было становиться на колени по ходу богослужения, он брал в руки свой посошок, который ставил неподалёку в угол, и склонялся на одно колено, потому что вторая нога у него, как указано было уже выше, была покалечена и не сгибалась в колене. Он был безграмотный, и не было известно, знал ли он какие-либо молитвы. Он мог, конечно, кое-что в этом отношении позаимствовать от «спасённой души» – от Февронии, но сама Феврония тоже была безграмотной и, если усваивала – заучивала какие-либо молитвы, то по слуху, а известны были примеры такого искажения этих молитв, заученных по слуху, что смысл молитвы совершенно искажался. Так, известный всем в Тече слепой Якимушко ходил по деревне за милостыней и распевал молитву «Заступница усердная» в своей редакции: «Заступлица усербная», а слова в конце этой молитвы: «Ты бо если спасение рода христианского» заменял словами: «Ты и сама то веры нашего рода хрестьянского». Такой же, вероятно, была и грамотность Семёна Осиповича в области молитв и вообще в области вероучения.

Среди людей богомольных тоже «играли» свои страсти, особенно среди женской части их. Были среди них люди честолюбивые, с самомнением, стремящиеся к славе – быть на виду. В церкви они старались креститься ближе к амвону, чтобы все видели, дескать, смотрите, каков я у Господа Бога. Во время хождения на водосвятие, например, на первого Спаса, или во время «богомолий» при засухе, они старались держаться ближе к «батюшке», нести хоругви или иконы. Особенно назойливыми в этом случае были «богоноски» при хождении «с Богоматерью». Среди них были развиты споры, интриги и пр. Семён Осипович был далёк от всего этого: когда заканчивалась обедня