Люди на карте. Россия: от края до крайности - Владимир Дмитриевич Севриновский

«Духи-помощники, ангелы тьмы, передаются по наследству родственникам по крови, и бывает весьма непросто избавиться от их навязчивой помощи. Да и как порвать эту связь, когда советы они дают практически значимые и очевидно полезные в повседневной жизни. “Хозяин, ты ключ потерял от входной двери. Он лежит еще за углом дома, пойди подыми, а то скоро затопчут”. Можно, конечно, не слушать, внутренне сопротивляться и пойти взламывать дверь топором. Или: “Хозяин, не ходи дальше – за баней пьяные мужики сидят, поколотят тебя. Обойди вокруг”. Можно не послушать, пойти дальше и получить тумаков. Но вот как-то не хочется».

За гордость и удаль соседи прозвали варзужан фараонами. Здесь, как и на всем Терском берегу, люди ревнивы к успехам друг друга. Посмеивались сперва и над Петром Прокопьевичем, когда бывший председатель колхоза на старости лет принялся восстанавливать церкви и строить музеи. Судачили, пожимали плечами, пытались угадать, вокруг какой песчинки растет эта жемчужина.

– Многие удивлялись – зачем тебе музей? – улыбается Петр Прокопьевич, разводя руки с широкими натруженными пальцами. – Как будто последние дни настали. А для меня жизнь продолжается в новом поколении.

Он строит истово, почти без отдыха, с вызывающим даже по местным меркам бескорыстием. Выделенное ему небольшое пособие тратит на помощников, когда не справиться в одиночку, а сам живет только на пенсию. В музей – пока единственный – желающих водит, но от денег отказывается: «Это не мое, общественное. Почти все экспонаты мне приносили бесплатно». Еще не успели поднять на очередную церковь деревянные маковки – тысячи дощечек, которые он укладывал одна к одной, насвистывая любимую «Варшавянку», а Петр Прокопьевич приступил к новому замыслу – музею колхоза «Всходы коммунизма», до сих пор сохранившего это имя. Вслед за старинными иконами дожидается реставрации огромный пыльный портрет Владимира Ильича. А еще посреди села он построил памятник варзужанам, погибшим на войне, – вокруг скромного обелиска на заборе вывешены снимки. Рядом с солдатами – фотографии их жен. Усталых, состарившихся, надолго переживших мужей. И от этой простой человечности отчего-то щемит сердце.

Я пришел в село поздно вечером, во время всенощной. Собака у дома священника лениво посмотрела на меня, зевнула и отвернулась. Как и все местные псы, она несет службу скорее символически – даже незнакомец запросто подойдет к лохматому охраннику и потреплет его за ушами. В Афанасьевской церкви горел свет. Там стояли многие варзужане, не было лишь того, кто почти в одиночку девять лет возрождал этот храм.

– Я сызмальства не приучен ходить в церковь, – мягко говорит Петр Прокопьевич, словно стыдясь чего-то. – И сейчас для меня это неискренне будет. Я – член КПСС, поддерживаю коммунистов и сегодня. Их программа, в общем-то, связана с православием. Не убей, не укради… Случалось, конечно, всякое. Но это остается нашей историей. А ругать советскую власть, осуждать то поколение… Мы не знаем, что сами наделали. Завтра скажут. Я не понимаю тех, кто вчера был с коммунистами, а сегодня вступает в «Единую Россию» и со свечками приходит в церковь. Они предали свою партию.

У нас с батюшкой хорошие отношения, я его уважаю, но этот порог переступить не могу.

Крохотная монахиня сидела в храме за столиком с книгами и вполголоса наставляла кого-то по мобильному, уговаривая поставить свечку святому У ару. Ближе к алтарю разноцветные четки густо покрывали чудотворную Ахтырскую Богоматерь, на окладе которой рядами висели золотые кольца, пожертвованные за исцеления. Пахло ладаном и горячим воском. Во втором приделе возле окна мерцала отраженным светом старинная икона, притягивавшая необычной мягкостью и теплотой тонов. Я невольно остановился, затаив дыхание.

– Видите, какая небрежная, один глазик выше другого? – шепнула монахиня, неслышно подойдя сзади. – Это чтобы не умилялись. Икона ведь не портрет, а напоминание. Не надо, чтобы красота от главного отвлекала. К тому же так она какая-то… домашняя, что ли.

Я извинился, что случайно подслушал ее разговор, и спросил, кто же такой У ар. Монахиня указала на святого с патлатой головой, висевшего справа от алтаря. Я рассматривал его строгое лицо и руку, сжимающую щит, а она привычно рассказывала то, что образованный столичный священник наверняка счел бы крамолой. Но здесь это звучало естественно и человечно, как и вся поморская жизнь, с ее духами и церквями, усыпанной драгоценностями иконой и бережно хранимым Лениным, близким морем и рекой-кормилицей, по которой семужьи стада вечно плывут в святая святых, к своим бессмертным помощникам, и не дают угаснуть маленькой общине заполярных фараонов:

– У вдовы был сын, она его очень любила. В то время были гонения на христиан, и язычники убили мученика У ара. Она собрала все, что от него осталось, похоронила под полом, поставила часовенку и молилась ему, чтобы ее сын уверовал. Но мальчик умер, не крестившись, и она стала обвинять святого в том, что он не помог ей спасти душу ребенка. Тогда сын явился ей во сне и сказал: «Мама, я жив по молитвам мученика У ара». Он вымолил у Бога даже некрещеного. Мы не знаем промысла Божия. Конечно, креститься надо. Но бывает, христианин, а живет как… не знаю. А порой иудей или католик – и светится весь. Говорят, Господь справедлив. Но тогда на Земле бы уже никого не было. Он просто терпит. А как будет судить – неведомо…

Писанина холодного копчения

1

Не успел я попасть в администрацию Воркуты и тихонько усесться в уютном кабинетике, как события приняли непредвиденный оборот.

– Ах, вы и есть приехавший к нам знаменитый московский журналист? – скороговоркой произнес молодой человек

с короткой стрижкой, едва распахнув дверь.

Я чуть не выронил кружку с горячим чаем, но вовремя взял себя в руки и состроил серьезную мину. Ибо уже успел понять, что наглость в нашей профессии – качество куда более важное, чем грамотность, образование и прочие пустяки.

Следующие несколько часов меня вихрем носили по Воркуте, осыпая буклетами всевозможных прожектов, среди которых были чертежи мемориального парка размером с добрую половину города. Провожатые сменяли друг друга, да так, что в памяти осела единственная фраза, произнесенная чувственными накрашенными губами:

– У нас в городе есть одна большая проблема. Все женщины здесь красивые, но такие доступные…

Однако убедиться в правдивости этих слов я не успел, поскольку немилосердный звонок мобильного вырвал меня из гостеприимного мира городских чиновников. Через полчаса я был на окраине Воркуты, вокруг толпились золотозубые вездеходчики, а руководитель фирмы бодро отдавал распоряжения:

– Женя сегодня едет к реке и ждет остальную колонну.