Давид Боровский - Александр Аркадьевич Горбунов

он говорит об этих днях, как о своей ошибке, мол, нужно было первый раз приехать, то есть возвратиться после падения Горбачева), он мечтал о том, что его примет Горбачев (1988–1989 годы – невероятная слава Горбачева), а не получилось.

В Будапеште мне Катя зло сказала, вернее, у нее вырвалось, что Горбачев, мол, всяких там принимает, а Любимова – нэт!.. Он все Николая (Губенко. – А. Г.), особенно во второй приезд, подгонял: “Что это меня никто из них не принимает?..” И все злился. Настаивал: мне, мол, скоро уезжать».

Вот тогда Губенко и устроил Любимову встречу с Лукьяновым. Но злобу на Горбачева Юрий Петрович затаил… Потом старался встретиться с Ельциным. Он ему нравился и во всех интервью он не упускал возможность высказаться о своих симпатиях к Ельцину… Вот в последнее время, обзывая его «медведем», все чаще и чаще говорит о нем, как не оправдавшем надежды и упустившем «шансы» в политике «мудаке»…

Почти сразу после правдинского сообщения в мае 1989 года о возвращении Любимову гражданства Губенко подал заявление об уходе с поста художественного руководителя, распахнув тем самым перед Любимовым двери Театра на Таганке. В декабре 1989 года Юрий Петрович в них вошел: на общем собрании он был единогласно избран художественным руководителем.

Когда конфронтация Любимов – Губенко на «Таганке» приняла совершенно неприличные формы, Юрий Петрович сказал: «Я не хотел ехать к Лукьянову, вы меня вынудили». И тогда же, когда вопрос о разделе театра «достиг высот» глупости и взаимных обвинений, Любимов заявил: «Я сегодня же дам телеграмму президенту, что я отдаю назад ваше гражданство! Со мной обращаются хуже, чем при коммунистах, вызывают в прокуратуру!»

То, как повел себя Любимов после всех, порой невероятных губенковских усилий, направленных на достойное возвращение Юрия Петровича, после искренней радости артистов, к которым вернулся «отец родной», вынуждает, к сожалению, предположить: Любимова больше устраивал статус гонимого эмигранта, которого эти «мерзкие коммунисты» не пускают домой и вставляют палки в его режиссерские колеса.

Николай Губенко в сражениях за Любимова кого только не подключал из вышестоящих руководителей, кого только не убеждал из руководства страной (во всяком случае, Михаила Горбачева, Александра Яковлева, Эдуарда Шеварднадзе, Анатолия Лукьянова) дать – для начала – согласие на возвращение Любимову гражданства.

Губенко приходилось унижаться перед такими одиозными деятелями, как завотделом культуры ЦК КПСС Юрий Воронов, к которому 15 сентября 1988 года он обратился с просьбой посодействовать в деле приглашения Любимова для работы по возобновлению спектакля «Живой» и убеждал руководителя в том, что Любимов исправился.

«Приезд Ю. П. Любимова в мае этого года, предоставление ему возможности провести несколько репетиций “Бориса Годунова” в Театре на Таганке, – писал Губенко, – горячо приветствовались у нас и за рубежом общественностью, которая по справедливости увидела в этом конкретное проявление политики нового мышления, наглядное свидетельство принципиально нового курса, проводимого нашей партией под руководством М. С. Горбачева. Спектакль “Борис Годунов” высоко оценила пресса…

Ю. П. Любимов ждет нашего приглашения, он хочет работать в Москве. Не получив своевременно официального приглашения, он вынужден будет пойти на заключение контрактов с каким-либо театром в Европе, а спрос на него там большой. Мы же потеряем возможность показать советскому зрителю хорошие спектакли, которые работают на общее для всех нас дело перестройки.

Беседы с Ю. П. Любимовым во время его майского приезда в Москву убедили нас, что он всем сердцем за перестройку, что он радуется поистине великим переменам, которые совершаются в нашей стране.

Я уверен, что предоставление Ю. П. Любимову возможности осуществить свои давние творческие замыслы в Театре на Таганке имеет не только культурное, но и политическое значение».

Заметны элементы демагогии? А иначе нельзя. Давид обсуждал с Губенко текст письма Воронову, как, стоит заметить, обсуждал все шаги, направленные на возвращение Любимова, и они вместе пришли к выводу: просьба, направленная в ЦК от имени главного режиссера Театра на Таганке, должна быть «обставлена» понятным деятелю из ЦК языком. Цель – возвращение Любимова. Ну и что с того, что в тексте приписывается Любимову, будто он ратует «всем сердцем за перестройку» и «радуется поистине великим переменам, которые совершаются в нашей стране»?

Николай Губенко, лично обойдя всех членов политбюро, добился от советских властей восстановления в гражданстве СССР не только Любимова, но и Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской, которая сказала: «Мы очень благодарны и признательны ему, а главное, понимаем, каких огромных усилий все это стоило, какое великое противостояние пришлось преодолеть».

Любимов же в интервью журналу «Столица» № 5 за 1992 год сказал: «…рано я назад приехал. Рано. Это нужно было не мне и не театру, а, как я сейчас вижу, для карьеры Николая Николаевича. Чтоб он бил себя в грудь и повторял, что он два года жизни потратил на меня, – вначале гордо, а сегодня он уже скорбно об этом говорит… После первого моего приезда я год непрерывно работал, а Николай Николаевич продолжал театр помаленьку разваливать. Карьеру делал. Добился. Стал министром СССР. Культуры. Культуре от этого не легче. СССР тоже никакого нет…»

У артистов, полагаю, автоматическая реакция на начальство. Тем более – крупное. Кто бы при этом в начальственные одежды ни облачался. Губенко, которого Давид отговаривал от министерского поста (Николай Николаевич проработал министром культуры 24 месяца), исключением не стал. Но даже явные губенковские недоброжелатели не могут вменить ему в вину неблаговидные поступки, негативным образом повлиявшие бы на творческую жизнь коллег Губенко по кино и театру – по искусству.

Поразительно, конечно, но в случае с Губенко (как и в ситуации с «Вишневым садом» Эфроса на «Таганке») Любимовым руководило чувство ревности. Он (будто бы в шутку) спрашивал Давида: «Почему мне не предложили министерский пост?» И переживал, когда видел, что Губенко в театр привозят на полагавшейся ему по рангу «Чайке» (Губенко уловил это и стал приезжать на «Волге»).

В феврале 1995 года Любимов констатировал: «Властей нет, они занимаются подводной охотой друг на друга. Они все время врут. Я с ними разговаривать не буду ни о чем. Они могут второй раз меня выслать».

Кто может выслать в феврале 1995-го? Куда? Зачем? И почему – второй раз? Разве в том случае, когда Любимов в 1983 году не захотел возвращаться в Советский Союз после завершения работы в Лондоне, его высылали?..

Первой после лондонской истории встречей Юрия Любимова с таганской труппой стала встреча в Мадриде, куда «Таганка» прилетела на фестиваль со спектаклем «Мать».

В аэропорт отправились Боровский и Губенко. Давид позвонил в отель Смехову: «Все в порядке. Едем к вам. Веня, между прочим, Петрович в руках держит твой номер “Театра” (№ 2 за 1988 год, в котором была опубликована ставшая тогда «бомбой» статья Смехова «Скрипка мастера». – А. Г.), представляешь?»

Юрий Петрович, реагируя на статью, удивленно заметил, что за 70 лет советской власти не было случая,