Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер

организовывать Палату представителей, а значит, вполне были готовы парализовать работу федерального правительства. Они вели затяжные и беспорядочные дебаты, часто прибегали к тактике затягивания, позволили провести всего сорок четыре голосования за сорок дней сессии (по сравнению со 130 голосованиями за аналогичный период в 1855–1856 годах) и до конца сопротивлялись правилу, принятому в 1850 и 1856 годах, позволявшему избирать большинством поданных голосов. В итоге они завели Палату в тупик с 5 декабря по 1 февраля, что стало вторым по продолжительности параличом в её истории.[735]

За это время члены палаты проявили такую враждебность, что палата превратилась просто в арену, а едва ли вообще в совещательный орган. Речи достигли беспрецедентного уровня ярости, и, очевидно, многие члены имели при себе оружие. Во время одной ожесточенной дискуссии из кармана одного нью-йоркского конгрессмена выпал пистолет, и другие члены палаты, решив, что он достал его, намереваясь выстрелить, чуть не пришли в ярость. Сенатор Хэммонд сказал: «Единственные, у кого нет револьвера и ножа, — это те, у кого два револьвера», а сенатор Граймс написал: «Члены обеих сторон в основном вооружены смертоносным оружием, и говорят, что друзья каждого из них вооружены на галереях». Широко распространенное ожидание перестрелки на полу Конгресса не казалось нереальным.[736]

В такой атмосфере неудивительно, что люди заговорили о воссоединении в более откровенных выражениях, чем когда-либо прежде. Хотя мало кто из южан был готов к отделению из-за вопроса о спикерстве, многие теперь были готовы заявить, что Юг должен выйти из Союза, если республиканцы выиграют президентское кресло. Так, конгрессмен из Джорджии заявил, что его избиратели готовы к «независимости сейчас и навсегда»; депутат из Алабамы предсказал, что его штат и действительно «большинство, если не все южные штаты, со Старой Виргинией во главе» выйдут из Союза, предпочтительно мирным путем, но в случае необходимости будут сражаться. Лоуренс Китт из Южной Каролины был готов «разрушить эту Республику от башни до фундамента». Таддеус Стивенс мрачно ответил, что не винит южан за угрозы отделения: «Они пробовали это пятьдесят раз, и пятьдесят раз находили на севере слабых и невосприимчивых трепачей… которые действовали, поддавшись этим запугиваниям». Стивенс подразумевал, что все это — пустой блеф, но даже в то время губернатор Южной Каролины Гист писал конгрессмену Майлзу из этого штата: «Я готов скорее погрязнуть в крови, чем подчиниться неравенству и деградации; но если можно совершить бескровную революцию, конечно, это было бы предпочтительнее. Если же вы, посоветовавшись, решите применить силу в Вашингтоне, напишите или телеграфируйте мне, и я в кратчайшие сроки направлю полк в Вашингтон или его окрестности».[737] Из замечательного предложения Гиста ничего не вышло, и многие республиканцы вместе со Стивенсом продолжали считать, что разговоры о сецессии — это все ветер. Но через год после письма Гиста Южная Каролина примет ордонанс об отделении.

Если конкурс на пост спикера и предвещал распад, то он также драматизировал непоправимый раскол в Демократической партии. После того как Бокок снял свою кандидатуру, выбор демократов пал на МакКлернанда. Хотя МакКлернанд был человеком Дугласа, он упорно работал над примирением внутри партии, и его кандидатуру одобрил даже Джефферсон Дэвис, который приехал из Сената, чтобы заручиться его поддержкой. МакКлернанд получил 91 голос в сорок третьем туре голосования и был в 26 голосах от избрания. Это было самое близкое приближение демократов к получению поста спикера, но сенатор Джеймс Грин из Миссури, заядлый противник дугласовского крыла партии, появился в Палате представителей, чтобы остановить банду МакКлернанда. Девять демократов из Алабамы и Южной Каролины проголосовали против МакКлернанда и тем самым предотвратили его избрание. Очевидно, они предпочли потерять пост спикера, чем получить его от сторонника Дугласа.[738]

Борьба за пост спикера, благодаря своей ожесточенности, продемонстрировала глубину раскола между секциями. Последовавшая за этим законодательная сессия проиллюстрировала тот же раскол ещё одним образом. Северные депутаты были в первую очередь озабочены принятием новой экономической программы, соответствующей зарождающемуся индустриальному обществу, в то время как южные депутаты были озабочены тем, чтобы символически защитить рабовладельческий строй, навязав северному крылу территориальную доктрину своей партии — хотя при этом они могли разрушить партию. Короче говоря, Север и Юг просто двигались в противоположных направлениях, и Юг почти навязчиво определял свою позицию в терминах, изолирующих его от Севера и отождествляющих его с политикой, которая, в силу тенденций современного мира, была обречена на поражение.

Устойчивый рост силы Республиканской партии был продемонстрирован на этой сессии действиями по защитному тарифу и законопроекту об усадьбе. На предыдущей сессии законопроект об усадьбе, позволяющий человеку получить 160 акров государственной земли, просто поселившись на ней, прошел Палату представителей, но был заблокирован в Сенате, когда вице-президент Брекинридж подал против него решающий голос. Теперь, однако, законопроект о приусадебном участке прошел обе палаты, но Бьюкенен наложил на него вето.[739] Острота секционных противоречий проявилась при голосовании в Палате представителей, когда 114 из 115 голосов «за» были поданы членами свободных штатов; 64 из 65 голосов «против» — членами рабовладельческих штатов. На предыдущей сессии республиканцы тщетно пытались принять законопроект о защитном тарифе. Теперь они провели такую меру в Палате представителей со счетом 105 против 64, но Сенат отменил её, проголосовав за отсрочку. Республиканцы также боролись за законопроект о Тихоокеанской железной дороге и законопроект об улучшении судоходства на Великих озерах, но ни в том, ни в другом случае не добились успеха.[740]

У южан были логичные причины выступать против всех этих мер. Они понимали, что никто не сможет основать плантацию на 160 акрах, но соблазн свободной земли мог привлечь иммигрантов, которые пополнили бы и без того значительный перевес населения свободных штатов. Они рассматривали защитный тариф как форму субсидирования, которая позволила бы янки-производителям усилить эксплуатацию всех сельскохозяйственных производителей, и особенно производителей хлопка, которые продавали продукцию на открытом мировом рынке и ничего не выигрывали, покупая её на защищенном внутреннем рынке. Они предвидели, что Тихоокеанская железная дорога, по сути, свяжет Тихоокеанское побережье с Севером. И они рассматривали крупные федеральные ассигнования на внутренние улучшения как меры по усилению центрального правительства, которое они не хотели укреплять, и по стимулированию высокоразвитой внутренней торговли, которую они не хотели строить.

Но противодействие Юга было почти слишком логичным, поскольку оно ставило Юг не только в позицию защиты рабства, но и в позицию сопротивления прогрессу. По сути, блокируя динамичные экономические силы, действовавшие на Севере и Западе, Юг вынудил сторонников этих сил вступить в коалицию с антирабовладельческими силами, которая в противном случае могла бы и