Вина - Владимир Николаевич Ерёменко

и таким же воротником, с роскошными светлыми чуть вьющимися волосами. Однако Ивана Ивановича удивило не только это: он знал, как умела подавать себя Наташа, и сейчас, в тридцать шесть, когда ее красота резко пошла на убыль, — он поразился ее бодрому и почти игривому настроению. Он посмотрел на невестку и спрашивал себя: «Да полно, ее ли я видел сегодня ночью распластанную на полу с мертвым, землистым лицом? И не зря ли я бью тревогу, раз они, Наташа и Михаил, разыгрывают счастливую пару, у которой нет других проблем, кроме этих: выглядеть как можно лучше и понравиться людям, чтобы доказать, что у них, как и прежде, все хорошо?»

И, только присмотревшись к искусно положенным на лицо кремам, пудре и румянам, он смог увидеть, что его невестка уже не та, какой была еще в прошлый их приход сюда. Ее выдавали глаза. Когда она забывалась и переставала вести свою игру, они становились такими усталыми и печальными, что хотелось закричать ей: «Наташа, Наташа, что же ты с собой делаешь? И уже сделала…»

Свекровь встретила невестку холоднее, чем всегда. Она только кивнула ей, а та, будто не заметив этой натянутости, с полуулыбкой сказала:

— Здравствуйте, Мария Петровна. Как тут наш сынуля? Ведет себя смирно? — Свекровь не удостоила ее ответом, а Наташа вновь, будто ничего не произошло, ни прошлой ночью, ни сейчас при этой встрече, прошагала по комнатам, высокая, статная, тонкая и гибкая в талии, оставляя за собой тонкое благоухание французских духов. Михаил, словно в одной невидимой упряжке, пошел за ней. «Может, не все так плохо, как мне кажется? — подумал Иван Иванович. Но тут же резко оборвал себя: — Ты что, старый? Ты же знаешь, зачем они приехали. Не распускайся…»

Навстречу родителям из кабинета деда выбежал Антон. Он с размаху бросился к матери, а та, подхватив его под руки и сцепив свои тонкие пальцы в замок на спине у сына, закружила его, хохоча и приговаривая:

— Попался, который от мамы укрывался. Попался…

— Вы повалите мне цветы! — прикрикнула на них Мария Петровна. — Прекратите!

Но сын и мать все еще кружились, а потом, обессиленные, продолжая хохотать, повалились на диван и, отдышавшись, тут же затеяли возню.

Глядя на расшалившегося Антона, потеплела лицом бабушка, и теперь в ее голосе уже звучали нотки нарочитой строгости.

— Я тебя, Антон, заставлю убирать квартиру. Слышишь, брось куролесить.

Она обращалась только к внуку, подчеркивая этим, что невестку здесь терпят лишь потому, что она мать ее внука и жена сына. А Наташа так же искусно делала вид, что она всего этого не замечает, а если и замечает, то это ее не касается, потому что у нее есть свое законное право бывать в этой квартире, и она своим независимым и свободным поведением утверждала это право, будто говоря свекрови: «Раз вы, Мария Петровна, принимаете моего сына и моего мужа, значит, должны принимать и меня».

Ивану Ивановичу было забавно наблюдать за «войной» двух умных и самолюбивых женщин, каждая из которых хотела настоять на своем, потому что была уверена в своей неоспоримой правоте. Он никогда не вмешивался в их бесконечный спор, но в душе держал сторону Наташи. Жена это знала и горько выговаривала ему:

— Ты слепой. Ты не видишь, какая она хитрая. Она, как ящерица, вползла в нашу семью…

Он не спорил, когда жена говорила о хитрости и коварстве невестки. Начинать спорить — значит, обязательно ругаться. Но, когда та несправедливо поступала по отношению к Наташе, Иван Иванович восставал и добивался, чтобы жена не делала несправедливости, и, конечно, все это кончалось скандалами, и тогда Маша, уже не сдерживая себя, кричала:

— Как же легко вам, мужикам, задурить головы! Неужели ты не видишь, что от нее погибелью разит?.. Ну ладно, Михаил, он с детства одурманенный. Но ты-то, ты-то, старый, должен в людях разбираться…

Иван Иванович ничего дурного не видел в Наташе. «Да что же в ней коварного и хитрого? — рассуждал он. — Молодая и такой редкой красоты женщина. И дурнушке хочется, чтобы мир лежал у ее ног, а этой-то и бог велел, чтобы ей внимание оказывали. И прав Михаил. За красоту надо платить и платить не медяками…» А когда узнал о слабости Наташи к спиртному (первой внимание на это обратила жена), сначала не поверил и подумал: чего по молодости, по глупости не бывает! Но потом увидел и сам испугался, забил тревогу, но не изменил о невестке своего мнения, а стал жалеть ее. Не изменил мнения и тогда, когда Маша, будто выиграв свой вечный спор с невесткой, кричала ему:

— Ну теперь-то ты видишь, видишь, что она вся соткана из пороков! Погубит она и сына, и внука…

А Иван Иванович продолжал неприязнь жены к Наташе считать явлением чисто женским. Он рассуждал приблизительно так: у женщины-матери забрала сына женщина-жена. К тому же у них еще и женская несовместимость. Да такая, что ему еще ни разу не удавалось примирить эти два враждующих полюса.

Вот такой была расстановка сил в «большой семье Ивановых», когда они собирались все вместе. А это могло произойти только на квартире стариков. Маша могла появляться в доме сына только тогда, когда там не было Наташи.

Сейчас все Ивановы были вместе, и стабилизирующим центром в этом собрании, как шутил Михаил, был Антон. Он уже измотал силы матери, и та, лежа на диване, дурашливо кричала:

— Сдаюсь! Ты победил. Теперь побеждай папу…

Сын соскочил с дивана и бросился на отца, но тот отстранил его, придержав за плечо. Антон рванулся, но, не вырвавшись из-под крепкой руки отца, сник и умоляюще поднял свои большие и просящие глаза на мать. Но Наташа сделала вид, что не видит этого, отошла к зеркалу и, достав из сумки большую розовую расческу и склонив голову набок, стала расчесывать волосы.

Мария Петровна и Михаил прошли на кухню. Туда же, словно под конвоем, неохотно побрел Антон. Бабушка жаловалась, что он ничего не ел, а внук горячо спорил с ней, доказывая, что ел, и ел много.

Иван Иванович и Наташа остались в комнате вдвоем. Невестка дольше, чем это было нужно, приводила голову в порядок, а Иванов напряженно ждал, и его нетерпение передалось, видно, и ей, и она повернулась.

— Ну как, Наташа, чувствуешь себя? — начал Иван Иванович. Он сидел на диване, где только что возились мать с сыном. Чуть подвинувшись к боковому валику, Иванов указал Наташе глазами на место рядом, но та не спешила садиться,