Конвой - Игорь Башкирцев

отдельные слова, самыми нежными из которых были «придурок», «урод», «тварь». Вскоре из-за деревьев появился наш майор, который шел впереди машины, а она, как на привязи, медленно ехала сзади него.

В этот вечер ответили все, кто «подсунул» этого водителя комбату. Среди виновных оказались все офицеры роты, старшина, а также те, кто оказался на пути, не зависимо от возраста, должности, воинского звания, срока службы, социального статуса и партийной принадлежности.

Операция "перчатки"

Солдатам на зиму выдавались трехпалые перчатки. Они были довольно теплые и очень удобны для несения службы в караулах с автоматами. Как недостаток, они были довольно низкого качества и быстро приходили в негодность, другими словами, рвались. В магазине такие перчатки не продавались, а, значит, купить их было негде. Со склада получить сверх норм вещевого довольствия, естественно, было невозможно.

На этот случай существовала соседняя «зона» километрах в семидесяти от нас. Там «зэки» шили такие же перчатки. Поскольку просто так просто их нам никто не дал бы, то схема была обычная. Кто-то из нас ехал к соседям с запасами хорошего чая, который дежурным офицером той роты ночью обменивался у бригадира «зэков» – портных в пошивочном цехе на мешок перчаток. Так продолжалось довольно долго, возможно, годы.

Но вот, однажды, в момент передачи мешка за углом производственного помещение данный факт был замечен замполитом колонии. Пока он соображал, мешок уже успешно уехал в объятиях сопровождающего к пункту назначения.

Бдительный офицер утром доложил «хозяину» о происшедшем и подозреваемом лейтенанте из роты, который утром был приглашен к начальнику ИТК, где категорически и с возмущением от всех претензий отказался. На это замполит «зоны» убедительно сообщил, что он все хорошо видел, так как все происходило на освещенной территории.

«Следственный эксперимент» был назначен часов на семнадцать, когда в зимнее время было уже темно. За это время «подозреваемый» четко уточнил, что место действия могло быть освещено только одним-единственным фонарем со столба, расположенного с правого бока цеха. За две пачки чая бригадиром, который тоже не хотел терять теплого местечка, плафон вместе с лампой был безнадежно уничтожен, а еще за две – нашлись свидетели, готовые подтвердить, что территория в данном закутке уже давно не освещается.

В установленный срок «хозяин» пришел в кабинет к своему заму, чтобы лично убедиться в просматриваемости указанного им места в темное время суток. Естественно, ничего не было видно. Замполит начал «закипать» и потребовал вызвать бригадира. Тот пришел, но от причастности к чему-либо категорически отказался. Вызвали пару простых «зэков» – работников этого цеха. Результат тот же да еще с уверениями про длительное время не горящий фонарь на столбе.

Последней фразой главного воспитателя «зоны» была фраза: «Я что, это придумал? Я что, сумасшедший что ли?» Начальник колонии ничего на это не сказал, а лишь тяжело вздохнул и направился к себе в кабинет. Остальные участники действа также молча убыли, кто в роту, кто на дальнейшую отсидку.

А мы все поняли, что этой зимой к перчаткам надо относиться бережней. Другие-то взять негде. По крайней мере, в ближайшее время!

Марш-бросок не всегда спорт

Каждые субботу или воскресенье солдаты должны были бегать кросс на 3 км или марш-бросок на 6 км. Учитывая возраст других офицеров и старшины, как правило, это мероприятие возглавлял я сам.

Чтобы не было скучно, я вносил разнообразие в данное мероприятие. Иногда брал «автозак», в одиночной камере которого устанавливал магнитофон. Во время движения с песнями популярных исполнителей или различными маршами и строевыми песнями ноги двигались как-то полегче. Периодически я брал холостые патроны, и в ходе движения мы отрабатывали различные вводные. Нередко кто-то из воинов прокладывал след и тренировали преследование и задержание бежавших из «зоны» преступников. В этом случае во главе строя бежал инструктор служебно-розыскных собак со своим четвероногим другом. В жаркие дни мы преодолевали водные преграды. В общем, поле деятельности для творчества было широкое. А главное: полезно для здоровья и службы.

Когда мы возвращались в роту, воины были усталыми, мокрыми, нередко грязными, но довольными, т.к. просто «тупое» беганье никому не нравилось, а так все-таки повеселее. Да и по окончании лучших ждало поощрение и учет хороших результатов для дальнейших ходатайств о краткосрочных отпусках на малую Родину.

Непосредственно по возвращению всегда появлялся комбат, осматривал людей, закуривал и недолго философски размышлял о пользе спорта для здоровья и своей спортивной молодости. Завершающим обязательным элементом программы были оды в мой адрес, как о человеке, который всегда и всюду с подчиненными. Солдаты, надеюсь искренне, кивали и церемония заканчивалась.

Но в этот раз что-то сразу пошло не так. Командир батальона на «уазике» приехал, когда я уже заканчивал перед строем объявления о дальнейших мероприятиях на день и был готов подать команду «Разойдись». Дверь машины некоторое время не открывалась. Затем появился водитель-таджик, который подошел к двери пассажира и сам открыл дверь. Я такого еще не видел, и сердце почувствовало недоброе.

Вскоре вышел комбат с красно-усталым лицом и следами бурно проведенной ночи, медленно побрел в сторону строя. Я громко подал команду «Рота! Смирно!» Ответ начальника не заставил себя долго ждать: «Только и научился, что орать во все горло!» После этого комбат подошел ко мне и произнес не менее значимую, проникнутую заботой о подчиненных фразу: «Что, товарищ замполит, все формы издевательства над солдатами исчерпал? Теперь и до этого дошел? Загонять их до смерти хочешь?» Повернувшись к воинам, майор сказал: «Товарищи солдаты, я вас спасу от этого беспредела. Иначе, грош мне цена, как командиру и как коммунисту!» Затем он объявил всем личное время до обеда, а меня вызвал к себе в кабинет.

Рота долго слышала из-за дверей его заботливые крики и мои слова возмущения, периодически разбавляемые разбитой пепельницей, ударами от попадания в стены ежедневника, устава и иных попавшихся комбату под руку предметов. Вскоре я был изгнан из кабинета с обещанием самых худших жизненных перспектив.

Не успел я как следует расстроиться, как был приглашен к командиру батальона вновь, где все закончилось вполне мирным и дружелюбным чаепитием.

Суицидник

В один из вечеров я обходил военный городок и в дальнем углу рядом со свинарником увидел, что кто-то есть. При этом раздавался звук подавляемого плача. Я тихо подошел и увидел, что это был солдат первого года службы- мой земляк. В руках он держал ремень, на котором была приготовлена петля. Стало ясно,