Конвой - Игорь Башкирцев

подразделению причинять не хотелось. Присвоить деньги не позволяла партийная совесть. И тогда я принял важнейшее решение. В ближайший выходной я отправился в областной центр, где приобрел для Ленинской комнаты набор больших портретов Членов Политбюро, листы ватмана, гуашь, а также лампы для киноаппарата, которые из-за перепадка напряжения в поселке, горели не просто часто, а очень часто.

А с женщинами я тихонько поговорил, не сообщив о деньгах. Попросил их не угощать меня из продуктов посетителей комнаты свиданий.

Конвойные богатыри

В роте в должности контролеров по надзору служили два друга – прапорщика. Что их объединяло? Прежде всего, они были ровесниками лет по сорок. Оба служили в роте лет двадцать. Оба имели очень высокий рост за метр девяносто и широкую коренастую фигуру. Как и большинство здоровяков, они были бесконфликтными, очень уважительными и доброжелательными людьми. Но при этом оба очень часто ходили с синяками на лице. Без «боевой раскраски» их даже трудно было представить. Следует отметить, что они не были друзьями, службу несли в разные смены, жили в противоположных концах, выходные имели в разные дни. Всего пару раз в месяц выходные у них совпадали.

Как и большинство населения поселка, наши герои, выполнив обязательные работы по дому, вторую часть своего законного дня отдыха посвящали исключительно употреблению спиртных напитков, нередко самими же изготовленными. Затем они ложились спать, чтобы в зависимости от графика утром или вечером следующего дня заступить на ответственную службу в «зону» строгого режима.

Но пару раз в месяц, когда выходные у них совпадали, оба прапорщика, значительно приняв на грудь, оказывались одновременно на значительном удалении от своих домов посреди единственной асфальтированной в поселке дороги между ротой и «зоной». Как это получалось, какие внутренние сигналы они получали, никто из них потом объяснить не мог. Тем более, что телефонов дома у обоих не было, заранее они не договаривались, так как практически не общались в жизни.

Далее начинались русские забавы по одному и тому же сценарию. Они подходили близко друг к другу и какое-то время напряженно смотрели лицо в лицо, как Тайсон с Кличко. Затем один из них наносил другому один удар правой рукой в челюсть, разворачивался и медленно уходил. Второй потирал лицо. Через несколько шагов первый слышал: «Стой». Он останавливался и поворачивался. Второй также медленно подходил, останавливался, несколько секунд о чем-то думал, наносил сослуживцу один удар правой рукой в челюсть, разворачивался и медленно уходил до «Стой»… И так по несколько раз.

Нанеся в общей сложности друг другу по три четыре удара, не больше, они молча расходились и, не прощаясь, шли по домам. Утром никто из них ничего не помнил, обид друг на друга они не держали.

Объяснить данный феномен внезапного притяжения двух прапорщиков ни они, никто другой не мог. Предостережения, предупреждения и даже угрозы неприятностями на них не действовали, т.к. все происходило не сознательно. Когда это началось, никто уже не помнил. Как все происходило, участники знали только со слов свидетелей. Комментарий на этот случай у обоих был коротким и тоже совпадал: «Наверное, бес попутал». Слава богу, что оба они были беспартийными и «бесы» им не запрещались.

Ночные гостьи и подмоченная репутация

В поселке я считался первым парнем на деревне. Да и как иначе? Молодой холостой офицер, и не «зоновский» со спецзванием, а настоящий военный, да еще начальник над сотнями подчиненных. Шитая фуражка, выглаженные хромовые сапоги, стройный, матом посреди поселка не ругался, пьяным никто не видел. Что еще надо, чтобы быть лучшим в глазах местных девчат и их мам, желающим дочерям лучшей доли. Если я с кем-то из местных молодых особ остановился на дороге и перебросился несколькими фразами, она сразу попадала в немилость к остальным, и мне тут же доброжелатели нашептывали, какая она растакая. Поскольку общежитием являлась одна из квартир в жилом доме, то мне нередко соседки, особенно с молоденькими дочерями, приносили доппитание виде пирожков, ватрушек, котлет и других прелестей домашней кулинарии. Тем более двери мы никогда не закрывали, так как ключей на всех не хватало, да и движение было круглосуточное. А по приходу со службы я дары обнаруживал либо на своей кровати, либо на тумбочке.

Как-то раз я с безупречной репутацией ночевал в общежитии. Как специально, в эту ночь я оказался один. Глубокой ночью сквозь сон я почувствовал, что кто-то стягивает с меня одеяло. Я сел на кровати и увидел трех неместных и очень шумных пьяных дам лет по двадцать пять-тридцать. Мои спокойные попытки выяснить их неординарные личности и пути, которыми их занесло в нашу глушь, да еще в общежитие, успехом не увенчались. Гражданки требовали моего подъема и немедленного продолжения банкета. Мой отказ и предложение покинуть жилище вызвали у незваных гостей неподдельное возмущение и желание обвинить меня во всех смертных грехах. При чем делали они это одновременно, громко и с использованием всего спектра нецензурных выражений.

Я встал, оделся и настойчиво выставил дам за порог, закрыв дверь на замок. Пару ответных стуков ногой, недолгое словесное возмущение и какая-то популярная песня про любовь – это то, что они успели до того, как покинули подъезд. Я продолжил свой крепкий, но чуткий сон.

Как человек, проживший всю предыдущую жизнь в городе, я не учел специфики сельской местности. Рано утром, когда шел на службу, я заметил, что некоторые со мною не здороваются, а многие как-то странно смотрят. Подумав, что показалось, я спокойно прибыл в подразделение. Ротный уже был на месте, и я хотел посмеяться вместе с ним над забавным ночным происшествием, но не успел.

Первая фраза командира, вместо «Здравствуй» была: «Ну ты ночью дал! А все тихоней прикидывался»,– и громко раскатисто засмеялся. Я попытался объяснить, а он: «Да ладно, дело молодое! Я в твои годы тоже не ангелом был!»

Следующая моя попытка оправдаться пресеклась телефонным звонком. Командир роты кого-то внимательно выслушал и с серьезным видом пообещал разобраться. После этого он задумчиво сказал: «Жалуются на тебя соседи. Просят принять меры».

Как я понял, безупречной репутации меня незаслуженно лишили ночные гостьи, душа моя закипела. Я кратко рассказал начальнику о происшедшем и, отпросившись, направился в «общагу» на успокоение.

По дороге я чувствовал, что меня со всех сторон как бы просвечивают рентгеном. Я, опустив взор, уже вошел во двор, где встретил наиболее тепло относившуюся ко мне соседку, у которой сын служил