Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

той территория, какую мы имеем. Тогда немецкой нации в нынешнем смысле слова и вообще не было бы в Европе… Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и целом только за счет России. В этом случае мы должны были, препоясавши чресла, двинуться по той же дороге, по которой некогда шли рыцари наших орденов…»[167].

«Политическая обстановка нисколько не изменилась, – приходил в те годы к выводу «белый» ген. А. Деникин, – Немцы по-прежнему ведут борьбу против русской государственности…»[168]. «Это война – не за трон и не за алтарь; это война за зерно и хлеб, – пояснял Й. Геббельс, – за обильный обеденный стол… война за сырье, за резину, за железо»[169]. «Страна, населенная чуждой расой, – добавлял руководитель Главного расово-поселенческого управления СС Р. Дарре, – должна стать страной рабов, сельскохозяйственных и промышленных рабочих»[170].

Европейская гражданская война

Если не остановить большевизм, он точно так же коренным образом изменит мир, как когда-то его изменило христианство…

А. Гитлер[171]

Идеологические мотивы фашисткой агрессии действительно были. Именно «страх перед (красной) Москвой…, – подтверждал этот факт О. Ференбах, – гнал очень многих в ряды нацистов»[172]. И не только в Германии, – отмечал секретарь Исполкома Коминтерна Д. Мануильский: «во всех капиталистических странах… буржуазная демократия сращивается с фашизмом»[173]. «В Соединенных Штатах капиталисты толкают страну в сторону фашизма, их поддерживают капиталисты в Англии, – подтверждал американский посол в Германии У. Додд, – Почти все наши дипломатические работники здесь проявляют подобную склонность. Открыто враждебные нацистскому режиму три года назад, они теперь почти поддерживают его»[174].

Указывая на людей, которые из страха «поддерживают фашизм или оказали ему свои услуги», Дж. Оруэлл поражался, как они несхожи: «Что за конгломерат! Назовите мне иную политическую платформу, которая сплотила бы таких приверженцев, как Гитлер, Петен, М. Норман, Павелич, У. Херст, Стрейчер, Бухман, Э. Паунд, Х. Марч, Кокто, Тиссен, отец Кафлин, муфтий Иерусалимский, А. Ланн, Антонеску, Шпенглер… побудив их всех сесть в одну лодку! Но на самом деле это несложно объяснить. Все они из тех, кому есть что терять, или мечтатели об иерархическом обществе, которые страшатся самой мысли о мире, где люди станут свободны и равны. За всем крикливым пустословием насчет «безбожной» России и вульгарного «материализма», отличающего пролетариат, скрывается очень простое желание людей с деньгами и привилегиями удержать им принадлежащее»[175].

Это желание усиливалось по мере углубления Кризиса Капитализма XIX в., приведшего мир к Первой мировой войне, которая была ничем иным, как инструментом вынесения радикализованного внутреннего социального кризиса наружу. Кризис Капитализма XIX в. прямо и непосредственно поставил западные элиты перед выбором: социальные реформы или мировая война, они выбрали войну. Этот выбор указывает на остроту этого внутреннего социального кризиса, из которого национальные элиты не видели другого выхода, кроме перенаправления его энергии во внешнюю агрессию, подвергающей смертельной угрозе даже их собственное существование[176].

Первая мировая война не разрешила накопившихся проблем, наоборот она довела Европу до революционного взрыва, ответом на который стало начало Реформации Капитализма во всех ведущих странах мира.

Наглядным примером этой Реформации являлось создание Международной организации труда, необходимость которой была вызвана тем, указывал член британской делегации на Версальских переговорах 1919 г. Барнс, что «мы должны учесть, что рабочий и сейчас еще помнит о том, что было до войны, и он твердо решил не возвращаться к довоенным условиям», которые стали «тяжким бременем и огромной опасностью для всего мира… В нынешних условиях массы рабочих обездолены и являются источником постоянной тревоги…, а также источником постоянной угрозы всему миру. С этой точки зрения регулирование и улучшение условий труда должны стать неотъемлемой частью работы Мирной конференции»[177].

Решающую роль в утверждении этой твердой решимости рабочих во всем мире, указывает американский историк А. Уорт, сыграла Русская революция: «Во всех странах весть о (русской) революции позволила социалистам всех оттенков с новой уверенностью поднять свой голос»[178]. «Русская революция – революция всемирная…, – подтверждал А. Франс, – Эхо взрыва, происшедшего в России, отдалось в сознании немецких рабочих… На берегах Невы, Вислы и Волги – вот где решаются ныне судьбы новой Европы и будущего человечества…»[179].

Создание Международной организации труда стало непосредственным ответом Версальской конференции на создание Лениным в марте 1919 г. в Москве III Интернационала – Коминтерна. Основные положения Международная организация труда предусматривали: «Уплату рабочим жалованья в размерах, необходимых для нормальных условий жизни, сообразно с потребностями страны и эпохи; признание 48 часовой рабочей недели (т. е. 8 часового рабочего дня), как нормы, к которой надо стремиться; Введение еженедельного отдыха по крайней мере в 24 часа, которое включало бы по возможности воскресенье; упразднение детского труда и т. д.[180].

Большинство участников Версальской конференции отвергло эти предложения и «нам, – констатировал их инициатор Барнс, – пришлось волей неволей отказаться от мысли единообразия, или принудительной унификации и полагаться на добрую волю государств принять или отвернуть наши советы»[181]. Большинство участников Версальской конференции не только отвергло эти предложения, но и активно выступили против той силы, которая привела к их появлению: «В союзных странах, – указывал на этот факт Д. Ллойд Джордж, – особенно среди имущих классов, давала себя чувствовать неукротимая ненависть, порожденная неподдельным страхом перед большевизмом»[182].

Советская Россия революционизировала рабочие массы во всем мире одним фактом своего существования. И еще 18 января 1918 г. Генеральный штаб главного командования армиями Антанты принял резолюцию «О необходимости интервенции союзников в Россию»: «Большевистский режим несовместим с установлением прочного мира. Для держав Антанты жизненной необходимостью является уничтожить его как можно скорее…»[183].

Интервенция, призывал французский дипломат в России Л. Робиен, должна стать «крестовым походом союзников во имя освобождения русского народа, угнетаемого большевиками»[184]. Именно так и воспринимали себя его участники: необходимость интервенции была вызвана волной коммунизма, которая обрушилась на Запад, утверждал один из британских офицеров добровольцев 1918 года в России Х. Уильямсон: «Страх его (коммунизма) уже широко распространился, потому что из-за усталости от войны, неприязни к дисциплине и искусной коммунистической пропаганде, которая вызывала отклик в каждой стране, эта угроза стала вполне реальной»[185]. «Я, – указывал на свой выбор Х. Уильямсон, – считал себя причастным к крестовому походу против коммунистов»[186]. Интервенция привела к тотальной гражданской войне, она полностью разорила и радикализовала страну. Однако, из-за упорного сопротивления большевиков и под нажимом общественности своих стран, интервенты были вынуждены отказаться от своих планов