Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

почти в 4 раза больше всех иностранных кредитов и инвестиций, накопленных в России за период догоняющей индустриализации с 1861 по 1913 гг.[232] Одни только проценты и дивиденды с зарубежных инвестиций дали британцам всего за 2 года (1905–1906 гг.) сумму в 258 млн. ф. ст., что практически равнялось сумме всех выкупных платежей полученных высшими сословиями России за 45 лет – с момента отмены крепостного права[233]. При этом у британцев зарубежные инвестиции продолжали приносить прибыль, а выкупные платежи были покрытием «тела долга», т. е. являлись финальными.

Русские, в отличие от западных народов, не столько накапливали капитал, сколько непрерывно боролись за свое выживание. «Одна из самых поразительных особенностей нашей своеобразной цивилизации заключается, – указывал на этот факт П. Чаадаев в 1830-х гг., – в пренебрежении удобствами и радостями жизни. Мы лишь с грехом пополам боремся с ненастьями разных времен года, и это при климате, о котором можно не в шутку спросить себя, был ли он предназначен для жизни разумных существ»[234].

«Климат, – подтверждал в 1890-х гг. немецкий историк Г. фон Трайчке, – очень сильно влияет как на экономическую жизнь, так и на жизнь интеллекта. Наша (европейская) современная обрабатывающая промышленность возможна только в умеренном климате»[235]. Для того, чтобы не превратиться в колонию для своих более развитых западных соседей, или не сгинуть совсем, как американские индейцы, русским, для построения своей цивилизации, пришлось прибегнуть к крайней, жесткой мобилизации всех своих сил и ресурсов. Крайней суровости климата была противопоставлена непреклонность человеческой воли.

«Климат здесь угнетает животных, как деспотизм угнетает человека, – отмечал в 1839 г. А. де Кюстин, – Природа и общество словно бы объединили свои усилия, чтобы сделать жизнь как можно более трудной. Когда задумываешься о том, каковы исходные данные, послужившие для образования такого общества, то удивляешься только одному: каким образом народ, так жестоко обделенный природой, сумел так далеко уйти по пути цивилизации»[236].

Но даже крайне суровый климат был не единственной преградой, стоящей на пути развития Русской цивилизации, была и еще одна не менее беспощадная: «Американская свобода, как и американское богатство, – говорил о ней И. Солоневич, – определяются американской географией – наша свобода и наше богатство ограничены русской географией», бедность России не имеет никакого отношения к политическому строю, «она обусловлена тем фактором, для которого евразийцы нашли очень яркое определение: географическая ОБЕЗДОЛЕННОСТЬ России»[237].

Используя классификацию Ф. Броделя, Россию можно отнести к тем периферийным зонам, в которых, по словам этого известного французского историка, «жизнь людей напоминает Чистилище или даже Ад. Достаточным условием для этого является просто их географическое положение»[238]. Географическая обездоленность России заключалась, прежде всего в том, отмечал в середине XVII в. один из наиболее известных просветителей того времени Ю. Крижанич, что при всей своей неизмеримой широте и длине, Россия «со всех сторон заперта для торговли»[239]. «Ни одна великая нация, – подтверждал К. Маркс, – никогда не жила и не могла прожить в таком отдалении от моря, в каком вначале находилась империя Петра Великого»[240].

Значение морской торговли подчеркивает хотя бы тот факт, что в 1913 г. через морские границы проходило 78 % всего российского экспорта и 61 % импорта (в тоннах). В связи с падением мировых цен в 1930-х гг. эти показатели выросли до ~95 % и ~80 % соответственно[241].

Но даже возвращение России к Балтийскому и Черному морям не решало проблемы: эффективная длинна ее береговой линии оставалась крайне ограничена. «Естественные условия (России) настолько безнадежно неблагоприятны, – замечал в этой связи американский геополитик А. Мэхэн в 1900 г., – что трудно понять, какое возможное политическое расширение может серьезно изменить их»[242]. «Россия, – констатировал А. Мэхэн, – находится в невыгодном положении для накопления богатства; что является еще одним способом сказать, что она испытывает недостаток средств для повышения благосостояния своего народа, богатство которого является одновременно инструментом и экспонентом этого благосостояния»[243].

Географическая обездоленность России в неменьшей степени выражалась и в том, что она не имела естественных преград, в виде гор или морей, ограждавших ее от воинственных соседей. И именно по этой причине, указывал И. Солоневич, русский народ никогда не будет иметь такие свободы и богатства, какие имеют Англия и США, потому что безопасность последних гарантирована проливами и океанами[244]. «Хвала Богу за Атлантический океан! Это географический фундамент наших свобод» – восклицал во время Первой мировой, подтверждая этот факт, друг президента и американский посол в Лондоне У. Пэйдж[245]. Мировая «война подчеркнула естественно-географические преимущества Америки, – подтверждает А. Гринспен, – державы размером с континент, удаленной от Европы, очага военного конфликта»[246].

Русская цивилизация завоевывала свое право на существования в непрерывных войнах, защищаясь от постоянных кочевых и агрессивных народов с Востока и Юга. «Кочевые народы, населяющие их, постоянно принуждают государство к войне, – отмечал этот факт Г. фон Трайчке, – ибо как только одно племя подавляется, другое начинает возмущаться. Таким образом, Россия постоянно воюет в своих азиатских владениях»[247]. Одновременно России приходилось обороняться против постоянного натиска Западной цивилизации, что требовало огромных затрат. Даже в относительно мирное время 1872–1873 гг., министр финансов России М. Рейтерн указывал: «Безошибочно можно сказать, что ни в одном из европейских государств в мирное время финансы не отягощались такой степенью военными расходами, как у нас…»[248].

«Русские считают себя жертвой непрекращающейся агрессии Запада, – замечал в этой связи А. Тойнби, – и, пожалуй в длительной исторической перспективе для такого взгляда есть больше оснований, чем нам бы хотелось… Хроники вековой борьбы… действительно отражают, что русские оказывались жертвами агрессии, а люди Запада – агрессорами значительно чаще, чем наоборот»[249].

«Мирная политика соответствует русскому характеру, – подтверждал в 1915 г. британский историк Ч. Саролеа, – Самый типичный русский писатель – это и самый бескомпромиссный апостол мира. В русском темпераменте нет ничего агрессивного. Его сила заключается в терпении и стоической выдержке, в пассивном сопротивлении. Даже военная история России иллюстрирует этот характер. Французы и немцы сильны в наступлении, русские в основном сильны в обороне»[250].

«Я вообще не знаю, чтобы Россия когда-либо затевала наступательную войну против кого-нибудь из своих европейских соседей…, – подтверждал Д. Ллойд Джордж в 1915 г., – Она хотела мира, нуждалась в мире и жила бы в мире, если бы ее оставили в покое. Она переживала начало значительного промышленного подъема, и ей нужен был мир, чтобы промышленность достигла полного расцвета… Что бы ни говорили о ее внутреннем управлении, Россия была миролюбивой нацией. Люди, стоявшие во главе