Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

Д. Ллойд Джордж, – раз он убедился, что преданностью этой все время играли. В таких случаях возмездие бывает беспощадно во всех его проявлениях…»[305]; «человеческое возмездие, раз оно началось, неудержимо, и не поддается контролю, как степной пожар. Пламя пожирает как пшеницу, так и плевелы. Адский огонь, поддерживаемый рукой человека, сжигает невинного равно, как и виновного»[306].

Опирающаяся на иностранную интервенцию попытка правящих сословий и имущих классов подавить большевистскую революцию в гражданской войне, закончилась тем же самым, чем закончили царские и временные режимы: на всех без исключения «белых» фронтах, происходило одно и то же явление, о котором писал член Северо-западного правительства (Юденича) Г. Гроссен: «вакханалия злоупотреблений, хищничества и третирования отчетности царила всюду, начиная с высших центральных управлений и штабов и кончая ротными штабами и мастерскими. Спекуляция расцвела пышным цветом. Игра шла на страданиях несчастной армии, и в ней принимали участие все темные элементы, независимо от чинов и званий»[307].

И так было, и у Деникина на Юге, и у Миллера на Севере, и у Колчака в Сибири: «Кругом грубое хищничество и отсутствие элементарной честности. Нет никакого одухотворения и подъема…, – отмечал в своем дневнике колчаковский плк. И. Ильин, – Шкурные вопросы доминируют, личные интересы царствуют надо всем. Таково в общих чертах наше положение на территории диктатуры адмирала Колчака»[308]. «В анналах российской истории, на памятнике сибирской Вандее, – подводил итог плк. Р. Раупах, – будет красоваться надпись: «Погибла от собственной внутренней гнили»»[309]. Именно в этой «гнили», находил основную причину поражения белых армий последний главнокомандующий Восточной (колчаковской) армией ген. К. Сахаров, который посвятил этой теме отдельную главу своих воспоминаний, назвав ее «Предательство тыла»[310].

«Предательство тыла» во время гражданской войны, было лишь венцом цепи тех «предательств», которые являлись нормой российской жизни, выражаясь в «проедании» высшими сословиями и имущими классами, жизненно необходимых для развития страны Капиталов, обрекая тем самым ее и народ на нищету, и отсталость[311].

* * *

Состояние России после Первой мировой характеризовалось прежде всего огромной потерей ее национального Капитала (Таб. 3). Финансирование войны в любом случае осуществляется за счет расходования «реального национального капитала», во всех случаях, предупреждал З. Каценеленбаум в 1917 г., он «будет непроизводительно израсходован… «Будущим поколениям» Росси будет труднее жить потому, что нынешнее поколение умудрилось уничтожить значительную часть накопленного веками реального богатства…, «будущее поколения» будут вынуждены нести бремя прошлой войны»[312].

Таб. 3. Национальное богатство, млрд марок[313]

Потерю частного капитала во время Первой мировой Д. Кейнс назвал «Эвтаназией рантье». Попытку оценки размеров этой «эвтаназии» для ключевых участников, за исключением России, сделал Т. Пикетти (Гр. 3). Бедность России капиталами и полный провал всех попыток мобилизации экономики привел к тому, что в России процесс «эвтаназии» зашел гораздо дальше. Косвенно о масштабах этого явления говорил уровень инфляции, по которому уже к концу 1917 г. Россия обгоняла основных союзников и противников почти в 5 раз[314]!

«Несомненно, после войны вопросы экономические приобретут в русской жизни доминирующее значение, – отмечал в декабре 1916 г. С. Прокопович, – Война разорит наше народное хозяйство, а государственное хозяйство приведет в состояние, граничащее с банкротством. Поэтому экономическая проблема после войны станет самой неотложной. Перед нею померкнут все остальные задачи нашей национальной жизни»[315]. Даже самая блестящая победа в этой войне, приходил в декабре 1916 г. к выводу С. Прокопович, с экономической точки зрения, будет Пирровой победой[316].

Но даже это прогноз окажется оптимистическим, поскольку с окончанием мировой войны разорение России, в отличие от других стран, не закончилось, оно продолжилось благодаря интервенции и вызванной ею тотальной гражданской войне, еще почти 4 года: «Как мы постигли в 1919 г., – указывал на этот факт Д. Ллойд Джордж, говоря об интервенции в Россию, – нельзя поддерживать войны против правительства, находящегося в данный момент у власти, не опустошая страны и не разоряя ее народ»[317]. Согласно претензии, предъявленной советской делегацией на переговорах по урегулированию долгов, только интервенция и вызванная ею гражданская война, нанесли России ущерб в размере «до 1/3ее национального богатства…»[318].

Гр. 3. «Эвтаназия рантье» по итогам Первой мировой: стоимость частного капитала в % к национальному доходу[319]

Но потеря капитала во время войны будет только началом: «Война не оплачивается в военное время, – указывал один из отцов основателей США Б. Франклин, – счет приходит позже». Во время войны этот счет накапливается в виде «будущих налоговых обязательств» (future tax liability)[320] или «отсроченной инфляции»[321]. Для оплаты этого счета, на ликвидацию последствий войны, будет необходимо, предупреждал в декабре 1916 г. С. Прокопович, «обложение народного дохода приблизительно в 50 %. Государство должно будет взять у народа около половины его годового дохода»[322]. Для России это означало увеличение довоенной налоговой нагрузки, почти в 5 раз! (Таб. 4)

Таб. 4. Налоги к народному доходу, %[323]

* Прогноз С. Прокоповича, 12.1916.

Основная тяжесть послевоенных расходов ложилась на военный долг: по окончанию войны, «однихъ только процентовъ придется платить до 3 милліардовъ рублей въ годъ, – подсчитывал в середине 1917 г. З. Каценеленбаум, – т.-е. приблизительно столько же, сколько составлялъ весь нашъ довоенный расходный бюджет»[324].

Военный долг представлял собой одну из самых серьезных проблем, для всех государств участвовавших в войне, поэтому его оценке, ведущими специалистами, было посвящено несколько скрупулезных работ. Результаты одной из первых, компания Bankers Trust опубликовала еще в 1920 г. (Таб. 5). Они отличаются от тех, которые позже приводил Х. Фиск[325], причина этого заключается в том, что Л. Готтлиб, во-первых, проводил оценку расходов России не до октября 1917 г., а до окончания мировой войны, т. е. до ноября 1918 г., во-вторых, он, как и Е. Богарт[326], не дисконтировал военные расходы к уровню цен 1913 г.

Разница между недисконтированными и дисконтированными расходами указывает на потерю национального капитала вследствие эмиссионно-инфляционного финансирования экономики. Предъявленная к погашению, эта эмиссионно-инфляционная потеря капитала становится государственным долгом. Примером такого предъявления мог служить манифест Александра I от 2 февраля 1810 г., которым ассигнационный, по сути эмиссионно-инфляционный, долг был признан действительным государственным долгом[327].

Подобного признания, по крайней мере частичного, З. Каценеленбаум в середине 1917 г. ожидал и по итогам Первой мировой: «Придется, быть-можетъ, „отвердить» часть безпроцентнаго бумажноденежнаго долга… При всѣхъ этихъ условіяхъ мы можемъ выйти изъ