Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

из всего вывоза, какой мы производим в 1926/27 г., приходится на прибыльный 448 млн. руб. и на убыточный 345 млн. руб., в том числе сильно убыточный около 235 млн. руб. Одних только премий по покрытию убытков, по подсчёту Госплана, требуется в 1926/27 г. около 50 млн. руб… Нерентабельность экспорта повела у нас к сжатию импорта сырья и оборудования, к необходимости замедлять темп расширения текущего производства сравнительно с технически возможным (опыт 1925/26 г.) и сдерживать программу нового промышленного строительства»[387].

«Основная линия, по которой должна пойти наша индустрия, основная линия, которая должна определить все ее дальнейшие шаги, – определял в марте 1927 г. задачу момента И. Сталин, – это есть линия систематического снижения себестоимости промышленной продукции, линия систематического снижения отпускных цен на промышленные товары. Это та столбовая дорога, по которой должна идти наша индустрия…»[388]. Эта основная линия выразилась прежде всего в том, что «начался процесс резкого перераспределения государственных средств в пользу промышленности». Кроме этого, были снижены закупочные цены на некоторые сельхозкультуры; практически удвоен сельхозналог на зажиточных крестьян с 12 до 20–21 % дохода и т. д.[389].

Однако положение с хлебозаготовками в 1928 г. оказалось еще хуже, чем в 1927 г., в городах была введена карточная система. Голод приближался стремительно в 1929 г. рабочий получал 600 гр. хлеба в день, члены семьи по 300; жиров от 200 гр. до литра растительного масла и 1 кг. сахара в месяц[390]. Уже в конце 1927 г. началась конфискация хлебных «излишков», обыски крестьянских амбаров, установление постов на дорогах, препятствовавших привозу хлеба на городские рынки. В феврале 1928 г. вводится наказание до 3 лет лишения свободы за «злостное повышение цен на товары путем скупки, сокрытия или невыпуска таковых на рынок». В деревню направляются 30 тыс. членов партии и воинские команды для выбивания хлеба.

«За недоимки срывали крыши с хат, взламывали двери погребов, заливали печи водой, чтобы их нельзя было топить в морозные дни, забивали окна досками, лишая людей света, их не допускали к колодцам за водой, отказывали в приеме молока на молокозаводах, лишали медицинской помощи, исключали из школы детей, чьи родители подвергались бойкоту и т. д.»[391].

Виновным в срыве хлебозаготовок был объявлен кулак: «Кулацкие слои деревни придерживали излишки хлеба, в особенности в связи с выявившимся в 1928 г. недостатком в промышленных товарах и ростом цен на них. Все это привело к затруднениям в хлебозаготовках в кампанию 1927/28 г.»[392]. «Можно и нужно, – призывал Н. Бухарин в 1927 г., – перейти к более форсированному наступлению на капиталистические элементы, в первую очередь, на кулачество»[393]. Планомерное наступление на кулака началось уже с 1926 г.: зажиточные крестьяне лишались прав на получение кредитов и приобретение тракторов, избирательных прав, исключались из потребительской кооперации и т. д.

«Вообще кулак из экономической категории деревни превратился в политического козла отпущения; – приходил к выводу М. Калинин, – где что бы ни стряслось – гадит кулак…, но ведь расслоение деревни есть необходимое следствие её экономического роста»[394]. Закономерно, что «ограничение возможностей роста крестьянских хозяйств выше среднего уровня повлияло и на поведение основной массы крестьян. Такие меры ориентировали их не на накопление, а на потребление»[395], и к сокращению посевных площадей (с 94,7 млн. га в 1927 г. до 92,2 млн. га в 1928 г.), «ввиду чего партия и правительство пошли на увеличение заготовительных цен на хлеба»[396].

Органические причины кризиса крылись в кризисе системы хозяйствования, которая отличалась крайне низкой эффективностью и забюрократизированностью. «Чтобы государство не обанкротилось, – писал В. Куйбышеву уже в 1923 г. председатель ВСНХ Ф. Дзержинский, – необходимо разрешить проблему госаппаратов… Каково настоящее положение… Неудержимое раздутие штатов… чудовищная бюрократизация всякого дела – горы бумаг и сотни тысяч писак: захваты больших зданий и помещений; автомобильная эпидемия; миллионы излишеств. Это легальное кормление и пожирание госимущества этой саранчой»[397].

О качестве планирования, по сравнению с рыночной торговлей, говорил, например, тот факт, что «если осенью 1913 г. превышение цены на рожь в потребляющих районах, над заготовительными, составляло 30 коп., то в 1925/26 г. оно составило – 55, а в 1926/27 г. – уже 99 коп.»[398]. Торговля вообще воспринималась, как нечто второстепенное: «не следует забывать, что торговля, – указывал в 1926 г. орган Наркомата торговли «Торговые известия», – не самоцель, что она является фактором производным и служебным…»[399].

В объяснение Фундаментальных причин кризиса было выдвинуто несколько теорий, наиболее популярной из которых, по словам Ю. Голанда, была концепция, согласно которой в основе всех хозяйственных трудностей лежала диспропорция между развитием сельского хозяйства и промышленности, т. е. недопроизводство промтоваров. Наиболее полно она была обоснована Е. Преображенским в 1925 г., который отмечал, что в результате революции, давшей крестьянам землю и снизившей налоговые, и прочие государственные платежи, благосостояние крестьянства выросло, вследствие чего увеличился его платёжеспособный спрос: «здесь и лежит ключ для объяснения того, почему мы имеем теперь столь упорный товарный голод». Выход видный экономист Е. Преображенский находил в форсированном развитии промышленности[400].

«Здоровый рост хозяйства всей страны, – подтверждал зам. председателя ВСНХ Э. Квиринг, – требует ещё большего роста промышленности для полного удовлетворения этих потребностей, и товарный голод, выражающийся в громадном росте розничных цен на промышленные товары, предъявляет нам требование максимального развёртывания нашей промышленности»[401]. С критикой теории диспропорций выступил видный экономист Н. Кондратьев, который замечал, что она находится в явном противоречии с фактами недостаточного предложения сельскохозяйственной продукции, роста цен на неё, срыва заготовительных планов[402].

Основной фундаментальной причиной кризиса, приходил к выводу в марте 1926 г. предсовнаркома А. Рыков, «является форсированный рост платёжеспособного спроса, далеко превосходивший предложение товаров, и попытки вызвать такое развитие производительных сил страны, которое выходило за пределы реальных возможностей…»[403]. Предлагаемый объём капиталовложений, подтверждал Ф. Дзержинский, при рассмотрении планов на 1926/27 гг., превышает возможности страны и может привести к усилению товарного голода[404].

«На что мы обращали внимание, – подтверждала в 1926 г. эти выводы «Финансовая газета», – и что ускользает из поля зрения… руководителей нашей промышленности – это необходимость определённой пропорции между развитием промышленности и реальным накоплением средств в народном хозяйстве. Проще говоря, мы исходим не из того, что нужно, а из того, что можно»[405]. «Мы обязаны нашими затруднениями недостатку реальных ресурсов…, – подтверждал крупный экономист начальник управления Наркомата финансов Л. Юровский, – форсирование развития хозяйства при наличии такого недостатка ведёт не к сокращению, а к усилению бестоварья»[406].

Восстановительный этап развития советской экономики непосредственно уперся в нехватку Капитала для развития промышленного производства и в объективно ограниченные (климатическо-географическими условиями) возможности русской деревни по его накоплению!

* * *

Конвульсии