Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

Но революции сами по себе не могли разрешить проблему аграрного перенаселения, даже в такой огромной стране, как Россия доступной земли просто не было. К началу ХХ века накопившийся демографический (крестьянский) навес в России достиг такого размера, что разрешить его безболезненным путем, отмечал видный немецкий политэкономист М. Вебер в 1905 г., было уже невозможно: «Из исторического опыта следует, что проведение самой (аграрной) реформы и затем установление новых арендных отношений на такой территории и при таком количестве заинтересованных участников возможно только при условии деспотического правительства и стабильной экономики. Миллионы крестьян, арендующих землю у государства, образуют класс колонов таких масштабов, которые знали разве что Древний Египет и Римская империя. Бюрократическое правительство не может решить эту проблему, потому что неспособно выступать против аристократии и класса земельных собственников. А демократическому правительству будет не хватать «железной» авторитарности и беспощадности в отношении крестьянства»[454]…

Но даже деспотическое установление новых арендных отношений, неспособно разрешить проблемы огромного аграрного перенаселения России, указывал М. Вебер: сразу после реформы «неизбежен глубокий экономический упадок на 10–20 лет, пока «новая» мелкобуржуазная Россия проникнется духом капитализма, и тут придется выбирать между «материальными» и «этическими» целями»[455]. «До сих пор сущность и действие закона народонаселения не были поняты, – пояснял сущность этого выбора еще Т. Мальтус, – Когда политическое неудовольствие присоединяется к воплям, вызванным голодом, когда революция производится народом из-за нужды и недостатка пропитания, то следует ожидать постоянных кровопролитий и насилий, которые могут быть остановлены лишь безусловным деспотизмом»[456].

Проблема аграрного перенаселение в полной мере созрела уже к середине 1920-х гг.: доля рентабельных хозяйств стремительно сокращалась, если в 1923/24 гг. на 12 % хозяйств приходилось 54 % всех товарных излишков хлеба, то 1925 г. те же 12 % хозяйств давали уже 61 % излишков, а в 1926 г. на 11 % хозяйств приходилось 76 % всех товарных излишков[457]. Мелкие едва выживали за счет своего полунатурального хозяйства.

О последствиях этого явления Дж. Кейнс предупреждал в 1925 г., в своем выступлении на Пленуме ВСНХ СССР: «Я полагаю, что бедность России до войны вызывалась в значительной мере чрезмерным увеличением населения, чем какой-либо другой причиной. Война и Революция вызвали уменьшение населения. Но теперь…, опять наблюдается значительное превышение рождаемости над смертностью. Для экономического будущего России – это большая опасность. Одним из важнейших вопросов государственной политики является соответствие между приростом населения и развитием производительных сил страны»[458].

«При прочих равных условиях, – подтверждал в 1926 г. видный экономист-аграрник Л. Литошенко, – ни одна культурная нация Европы не вынесла бы той степени перенаселенности, с которой десятилетиями мирился русский народ»[459]. И вместе с тем аграрное перенаселение ставило непреодолимую преграду на пути любой попытки интенсификации сельского хозяйства, поскольку последняя неизбежно многократно катализировала проблему «лишних рук» в деревне. Например, Г. Форд рекламировал свою продукцию, приводя следующее сравнение: «Один трактор с трактористом заменяет 32 лошади и 16 человек, при этом себестоимость обработки поля трактором в 3–4 раза ниже, чем лошадьми»[460].

Единственное спасение ведущие экономисты, такие как В. Воронцов, М. Туган-Барановский, Н. Карышев и др., уже с 1890-х гг. видели в кооперации. Общую мысль передавали слова А. Кауфмана: кооперация «одно из важнейших и необходимейших условий прогресса нашего крестьянского земледелия, а вместе с тем и коренного разрешения нашего земельного вопроса»[461].

Кооперация получила широкое распространение после революции 1905 г. «И это, конечно, знаменательный факт, – отмечал в 1915 г. Ч. Саролеа, – что за несколько лет двадцать тысяч сельскохозяйственных кооперативов обновили хозяйственную жизнь страны»[462]. Но это было только началом, предупреждал Первый сельскохозяйственный съезд в Киеве в 1913 г.: «Единственное, что будет способно спасти мельчайшие хозяйства после развёрстывания – это образование из них добровольных товариществ для совместного использования земли… Главнейшей основой существования названных товариществ должна явиться коллективная обработка»[463]. Формируя свою аграрную программу, российские либералы в 1915 г. приходили к выводу, что «Русское сельское хозяйство может подняться только на плечах кооперации»[464].

«Дальнейший переход неминуемо состоит в том, – подтверждал эти выводы В. Ленин, – чтобы наименее выгодное отсталое, мелкое обособленное крестьянское хозяйство, постепенно объединялось, сорганизовало общественное, крупное земледельческое хозяйство»[465]. «Социализм – это строй цивилизованных кооператоров», но «лишь те объединения ценны, – указывал В. Ленин, – которые проведены самими крестьянами по их собственному почину и выгоды коих проверены ими на практике»[466]. «Мы думаем осуществить коллективизм в сельском хозяйстве постепенно, мерами экономического, финансового и культурно-политического порядка…, – подтверждал в ноябре 1927 г. Сталин, – К этому дело идет, но к этому дело еще не пришло и не скоро придет. Почему? Потому, между прочим, что на это нужны громадные финансы, которых нет еще у нашего государства…»[467].

Кооперация это хорошо, но она не является панацей, указывал представитель Госдепа США Р. Келли: «Выбрав колхозный путь вместо столыпинского», большевики лишь «отсрочили переселение деревни». Однако через некоторое время «улучшение организации колхозов создаст в них огромные излишки рабочей силы, которую некуда будет девать. Рост производительности труда в промышленности должен создать ту же проблему в городах…»[468]. Эта проблема возникла уже в 1925 г., когда Дж. Кейнс указывал, что безработными в России были 20–25 % всех промышленных рабочих. Но это было только началом, предупреждал Кейнс, в скором времени из-за массовой миграции крестьян в города «безработица достигнет невиданного уровня»[469].

Действительно, под давлением обостряющейся нужды «лишние руки» из деревни хлынули в города: число только зарегистрированных на бирже труда безработных с 1922 по 1929 гг. выросло почти в 10 раз и составило 1,7 млн. чел.[470] «Если нэп спас крестьянина от катастрофы, – замечал в этой связи английский историк Э. Карр, – то он же поставил промышленность и рынок труда на грань хаоса»[471]. Американский посол в СССР У. Буллит уже предлагал «излишних людей… миллионами переселять на незаселенные пространства в Сибири»[472].

Для компенсации одного только естественного прироста населения в 1923–1939 гг. было необходимо создавать в среднем почти 2 млн. рабочих мест ежегодно! В массовом масштабе эти рабочие места могла создать только промышленность и как следствие единственной мерой способной разрешить проблему аграрного перенаселения являлась только ускоренная индустриализация и строительство городов. А для этого, прежде всего, был необходим –