Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

грядущий строй он еще в 1920 г. назвал «национал-большевизмом»[490]. Существовавшие тенденции подтверждал Троцкий, который отмечал, что «национал-социалистические чиновники» завладели командными высотами уже в 1922–1923 г.[491] «Люди, которые вначале искренне считали себя только коммунистами, – подтверждал бывший дипломат, бежавший из Советской России в 1930 г., С. Дмитриевский, – стали сейчас национал-коммунистами, а многие из них стоят уже на пороге чистого русского национализма»[492].

Оппозиционеры невозвращенцы, могли говорить более открыто: «Сталин изменил делу революции», – утверждал один из руководящих деятелей ОГПУ-НКВД А. Орлов; в СССР теперь осуществляют «ликвидацию революционного интернационализма, – подтверждал другой невозвращенец В. Кривицкий, – большевизма, учения Ленина и всего дела Октябрьской революции»; в СССР произошел «контрреволюционный переворот», – утверждали независимо друг от друга А. Бармин и бывший сотрудник НКВД И. Рейсе, «каины рабочего класса… уничтожают дело революции»[493]. Россия, – приходил к выводу в 1932 г. С. Дмитриевский – «постепенно все основательнее стряхивает с себя назойливую муху марксизма – и все дальше идет по пути к национальному строю. Победа Сталина была первой ступенью на этом пути, поскольку она сломала хребет основным силам боевого марксизма в нашей стране»[494].

Реставрация, которую проводил Сталин, была настолько очевидна, что ее видел даже Гитлер, который в интервью редактору газеты «Лейпцигер нейесте нахрихтен» в начале 1930-х гг. замечал: «Нельзя забывать, что коммунизм Сталина представляет собой новую форму русачества… Сталин – ничто иное, как великоросс, наследник Ивана Великого»[495]. «Сталин, – подтверждал в 1936 г. У. Черчилль, – к настоящему моменту стал представлять русский национализм…»[496].

* * *

Сталинский путь развития был вызван к жизни, приходят к выводу представители современной либеральной экономической мысли В. Мау и И. Стародубровская, «одновременным резким обострением трех групп противоречий. Во-первых, это противоречия, типичные для периода ранней индустриализации, они отражают сложности преобразований в огромной крестьянской стране и диктуют необходимость того или иного, но достаточно радикального, решения аграрного вопроса. Во-вторых, это противоречия догоняющей индустриализации в глубоко отсталой стране, они требуют мобилизации финансовых ресурсов для проведения быстрой модернизации, активного перераспределения ресурсов из традиционных отраслей хозяйства в новые промышленные сектора экономики. Наконец, в-третьих, это противоречия, связанные с тем, что кризис ранней модернизации в России наложился на формирование предпосылок (мирового) кризиса зрелого индустриального общества»[497].

О неизбежности этого кризиса предупреждал еще в 1916 г. начальник главного артиллерийского управления ген. А. Маниковский: «не подлежит никакому сомнению, что тотчас же по окончании войны начнется общая экономическая борьба и эта борьба будет беспощадна. Если мы не будем готовы к ней, то могучая техника и наших друзей, и наших врагов раздавит нашу все еще слабую технику. И к новой войне Россия окажется отставшей от своих будущих противников еще в большей степени, чем теперь… Здесь, более чем где-либо, полезно помнить, что утрата времени – смерти подобна»[498].

Первые признаки этого кризиса наглядно проявились во время «военной тревоги» 1927 г.[499], причина обостренной реакции на нее крылась в докладе зам. военного наркома М. Тухачевского 1926 года, в котором констатировалось, что «ни Красная Армия, ни страна к войне не готовы». Исследователь истории советского ВПК Н. Симонов считает, что именно осознание удручающего состояния оборонной промышленности, выявившегося в ходе «военной тревоги» 1927 года, самым существенным образом повлияло на направленность первого пятилетнего плана[500]. В августе 1927 г. в диалоге с Зиновьевым, Сталин утверждал, что война стала уже не возможной, а неизбежной[501].

«Вопрос о быстром темпе развития индустрии не стоял бы у нас так остро, как стоит он теперь, – указывал Сталин в ноябре 1928 г., – если бы мы имели такую же развитую промышленность и такую же развитую технику, как, скажем, в Германии, если бы удельный вес индустрии во всем народном хозяйстве стоял у нас также высоко…, мы… окружены капиталистическими странами, многие из которых стоят далеко впереди нас в технико-экономическом отношении… Таковы внешние условия, диктующие нам быстрый темп развития нашей индустрии…»[502]. Углубление Великой Депрессии, приводит к тому, добавлял Сталин в 1930 г., что «опасность войны будет нарастать ускоренным темпом»[503].

Цена капитала

Только тогда и будем уверены, что святые эти денежки действительно на настоящее дело пошли, когда вступим, например, на окончательную, на суровую, на угрюмую экономию, на экономию в духе и силе Петра…

Ф. Достоевский, 1881 г.[504]

Мобилизационный путь индустриализации был не нов, а традиционен для России: «Не подлежит никакому сомнению, – указывал на этот факт в 1900 г. видный экономист М. Туган-Барановский, – что крупное производство возникло в России под непосредственным влиянием правительства»[505]. В. Ключевский определил эту политику, как «казенно-парниковое воспитание промышленности»»[506]. «Два ключевых фактора определяли развитие русского капитализма, – подтверждал американский исследователь М. Корт: – непропорциональная роль иностранцев и прямое вмешательство государства»[507].

Мобилизационный путь развития России диктовался ее объективными, крайне неблагоприятными для накопления капитала климатическо-географическими и историческими условиями. Возможности накопления были настолько ограничены, отмечает американский историк С. Беккер, что «тратить капитал на совершенствование хозяйства представляло мало смысла. Вместо этого дворянство предпочитало «извлекать из земли все, что можно, при наименьших затратах времени, сил и денег»», и просто проедать полученный результат[508].

В промышленности сдерживающим фактором являлся не только недостаток капитала, но и нищий российский рынок. Ограниченность внутреннего рынка и недоступность внешнего делали невозможным для России повторение западного пути развития рыночных отношений. «Можно создать искусственно подогретую промышленность, – констатировали эту данность в 1902 г. корреспонденты «комиссии по оскудению центра», – но нельзя создать искусственно рынок; все искусственное, не соответствующее естественным условиям, обречено на погибель»[509].

Мобилизовать капитал и создать рынок для строительства капиталоемких производств можно было только на уровне государства. Не случайно иностранные капиталы, для своего вступления в Россию, не полагались на российский рынок, а требовали дополнительных гарантий государства[510].

В своей нашумевшей книге «Судьбы капитализма в России», известный экономист В. Воронцов уже в 1882 г. приходил к выводу об объективной, экономической «невозможности развития капитализма в России»[511]. В 1907 г. Воронцов, вновь вернувшись к теме, добавлял: «задача нашей общественной мысли заключается, поэтому, в устранении этого посредствующего звена (рынка спроса) в процессе удовлетворения народных нужд и в изыскании форм изыскании форм планомерной организации производства в прямой связи с потреблением»[512]. Эти выводы в 1907 г., подтверждал в своем фундаментальном труде «Русский государственный кредит», доктор финансового права, член совета министра финансов П. Мигулин: «по нашим условиям…, вмешательство государства окажется, конечно необходимым, без проведения принципов