Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

Именно объективные условия страны обеспечили победу большевистской Реформации, поскольку в существовавших условиях никакая другая Реформация в России была просто невозможна.

Плановый путь индустриализации был следствием не столько идеологии, сколько объективных условий, не оставлявших России других возможностей для развития. «Страна, которая, так или иначе, воспитывается торгово-промышленной политикой своего правительства, – подтверждал эти выводы С. Витте, – нуждается, прежде всего, в том, чтобы эта политика проводилась по определенному плану, со строгой последовательностью и систематичностью…»[514]. «Лишь путем строгого и планомерного согласования всех разнообразных способов воздействия на промышленную и торговую предприимчивость с действительно выясняющимися нуждами практической жизни и постоянного наблюдения за тем, насколько усваиваются жизнью эти меры, можно достигнуть осуществления национальной политики на деле…», – пояснял в 1893 г. в своем представлении в Государственный совет директор Департамента торговли и мануфактур, товарищ министра финансов В. Ковалевский[515].

Стартовые капиталы для индустриального развития России и установления в ней капиталистических отношений в царский период, были взяты главным образом за рубежом[516]. Иностранный капитал, концентрировавшийся в основном в тяжелых и высоко технологичных отраслях промышленности, привлекался государственными гарантиями, завышенным курсом золотого рубля и протекционистскими таможенными барьерами. Именно этими иностранными капиталами, указывал М. Вебер в 1905 г., «нынешний зрелый капитализм», был буквально «импортирован в Россию»[517].

«Внешний блеск русских финансов, которым до сих пор правительство ослепляло лиц малосведущих, покоился, – констатировал в 1906 г. статский советник императорского статистического ведомства Германии Р. Мартин, – на двух причинах, а именно: на наплыве иностранных капиталов и на абсолютизме. Двенадцать миллиардов марок (5,5 млрд руб.), которые иностранные государства дали взаймы России, и четыре миллиарда марок (1,8 млрд руб.), которые иностранцы вложили в промышленные предприятия России, придали бедной России богатый вид. Они дали возможность России ввести золотое обращение, платить проценты по долгам в вести мировую политику»[518].

Опорой (рынком), для привлечения этих капиталов, служило крестьянство: «Введением протекционизма мы, – пояснял в 1905 г. видный экономист И. Озеров, – создали как бы насос, выкачивающий средства из мужицких карманов…, но ничего не возвращали деревне… Мы на сельскохозяйственной России создали промышленную Россию, живущую на занятые капиталы, поддерживаемую в настоящее время значительно искусственными мерами… Выращивание этой промышленной России еще более высосало сельскохозяйственную Россию»[519].

«Протекционизм был нужен для фабрикантов, – для помещиков, напротив, он был убыточен, – подтверждал М. Покровский, – заставляя их втридорога покупать необходимые им фабрикаты, начиная с сельскохозяйственных машин…»[520]. Такое положение вещей, констатировал Д. Кандауров в «Гражданине» еще в 1893 г.: «обрекало её (аграрную Россию) на роль внутренней колонии для современных секторов экономики»[521].

* * *

Мировая война и интервенция, с вызванной ею гражданской войной, практически полностью уничтожили прежние, накопленные страной капиталы, мало того, Россия оказалась должна западным кредиторам такие суммы, которые было невозможно выплатить даже ценой распродажи всей страны. Отказ Советской России от выплаты внешних долгов закрыл для нее внешние рынки капитала, а начало Великой Депрессии обрушило мировой товарный рынок, что резко ограничило возможности для получения необходимых капиталов за счет экспорта.

Полностью разоренная и перенаселенная страна осталась наедине со своими крайне суровыми климатическо-географическими условиями, которые казалось не давали ей надежд на возрождение, и прежде всего на первоначальное накопление капиталов.

На Западе на это ушли столетия, причем одним из основных источников стартовых капиталов для европейцев были колонии. Говоря о практике получения этих капиталов, Г. Уэллс писал: «столкновения европейских колонизаторов с местным населением… приводило к ужасающим зверствам. Ни одна европейская страна не сохранила там чистые руки»[522]. «Ненасытное стремление европейцев избавиться от бедности», – подтверждает экономический историк А. Туз, привело к тому, что «коренное население Северной Америки, а также большей части Латинской Америки и Австралии подверглось более-менее целенаправленному геноциду. А для работы на плантациях риса, сахарного тростника и хлопка через Атлантику из Африки было доставлено 30 млн. рабов…»[523].

Для накопления капитала у Советской России был единственный путь: мы должны «с величайшей экономией изгнать из своих общественных отношений всякие следы, каких бы то ни было излишеств, – указывал В. Ленин, – Мы должны свести наш госаппарат до максимальной экономии… Надо добиться, чтобы «всякое малейшее сбережение сохранить для развития нашей крупной машинной индустрии…»[524].

Накопление капитала могло быть достигнуто только за счет сурового сжатия потребления. Необходимо «усиление накопления в нашей промышленности, – указывал в 1925 г. на этот путь Е. Преображенский, – за счёт всего хозяйства страны»[525]. Начало ему положило решение ЦК ВКП(б) 1926 г. требовавшее: «Обеспечить осуществление по всей стране сурового режима бережливости и экономии и беспощадной борьбы со всякими излишними непроизводительными расходами»[526].

Накопления обобществленного сектора в 1927/28 гг. составляли 8,7 %, в 1928/29 гг. – 11,2, в 1929/1930 гг. – 15,6 %[527]. С началом индустриализации доля накоплений скачкообразно выросла до 29 % в 1930 г., до 40 % – в 1931 г. и до 44 % – в 1932 г. от национального дохода[528]. В дальнейшем она снизилась и до войны оставалась на уровне 25–30 %[529], но все равно это было в 2,5–3 раза выше, по сравнению с мировыми аналогами начала ХХ века, за исключением периода Великой Депрессии 1930-х гг., когда норма накопления, например, в США падала до 2–5 %. Фактическая норма накопления в индустриальных отраслях СССР в 1930-х гг. была еще выше за счет внеэкономического перераспределения ресурсов из сельскохозяйственного и потребительского секторов экономики в промышленный. Всего за 1929–1940 гг. на развитие промышленности средств производства было направлено почти 84 % всех капвложений[530].

Основным инструментом, обеспечившим накопление средств для индустриализации, стал налог с оборота, введенный 2 сентября 1930 г. законом «О налоговой реформе». Механизм налога заключался в установлении разницы оптовых и розничных цен на практически все группы товаров, например: в 1932 г. ставка налога с оборота на хлопчатобумажные ткани и изделия из них устанавливалась в размере 75 %; в 1940 г. на карманные часы «ЗИМ» – в 60 %; в 1935 г. «Заготзерно» продавало зерно в розницу по 10,4 руб. из которых 8,9 руб. изымалось в виде налога с оборота[531]. Количество ставок налога с оборота постоянно увеличивалось с 400-т в 1933 г., до 1109 – в 1937 г. а с учетом поясов по продовольственным товарам – до 2444.

Средняя доля налога с оборота в общих доходах консолидированного бюджета СССР в 1930-е гг. составляла 64 %; вторым источником средств являлись отчисления от прибыли предприятий, размер отчислений колебался от 10 до 81 % прибыли (в зависимости от планируемых затрат на капстроительство) и в среднем давал 8,3 % доходов бюджета; налоги с предприятий приносили – 1,9 %; налоги и сборы с населения – 5,2 %, госзаймы – 6,9 %, таможенные доходы – 1,1 %,