Союз Сталина - Василий Васильевич Галин

кризиса 1926/1927 гг. были лишь свидетельством завершения «восстановительного периода» советской промышленности[407], который, по словам С. Струмилина, прошел с очевидным успехом, уже к 1926 г. продукция советской промышленности достигла уровня 1913 г.[408] При этом, отмечал С. Струмилин, «за указанные годы мы не имели возможности делать сколько-нибудь значительных вложений в основные фонды советской промышленности. И они выросли с 1920 по 1927 г. с 8090 до 9015 млн. руб., всего на 11,4 %. Тем не менее, продукция ее за эти годы увеличилась в 9 раз, а выработка рабочих в 4 раза!..»[409]

Эти впечатляющие успехи были достигнуты за счет компенсаторного роста (Гр. 5), основывающегося на прежнем уровне развития производительных сил, и не требующего для своего восстановления больших дополнительных вложений. Тем не менее, последние все же были необходимы и они были получены за счет резкого сжатия потребления, причем это сжатие, в условиях плановой экономики, осуществлялось совершенно другими методами, чем в рыночной: если в рыночной экономике сжатие потребления осуществляется, прежде всего, со стороны спроса, то в плановой – предложения.

Гр. 5. Индекс промышленного производства, 1913 г. = 100 %[410]

Именно эта особенность привела к тому, что «угрозы перепроизводства в нашей стране оказались совершенно эфемерными, – восклицал С. Струмилин, – Несмотря на бурные темпы восстановительного процесса, рост покупательной способности в стране обгонял даже эти темпы возрастания продукции, и страна все время испытывала высокую конъюнктуру, которую в терминах капиталистического рынка можно бы назвать «товарным голодом»»[411].

Потребительский кризис в рыночных условиях создается со стороны спроса и выражается в «перепроизводстве», а в плановых – предложения, что выражается в «товарном голоде» – «недопотреблении» (т. е. в недопроизводстве потребительских товаров, в том числе и по доступным ценам).

Советская модель «это не рыночная экономика, а экономика потребления, – пояснял видный немецкий политэкономист Р. Гильфердинг, – То, что произведено и как произведено, определяется теперь не ценой, но государственной плановой комиссией, которая устанавливает характер и размеры производства. На взгляд извне цены и заработная плата все еще существуют, но их функция полностью изменилась. Они больше не определяют ход производства… Цены и заработная плата теперь только инструменты распределения, определяющего ту долю, которую каждый человек должен получить из общей суммы, которую центральное правительство выделяет всему населению… Цены стали символами распределения, но они больше не являются регуляторами национальной экономики»[412].

«Товарный голод» был признаком не здоровья экономики, как полагал Струмилин, – а планового сжатия потребления, для извлечения средств на восстановление промышленности. Механизм этого сжатия основывался на оптовых ценах, которые в этот период, как отмечал А. Вайнштейн, «в сильнейшей степени подвергались мощному регулирующему воздействию государства»[413].

«Крестьянство платит государству не только обычные налоги, прямые и косвенные, – пояснял И. Сталин в 1928 г., – но оно еще переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары от промышленности… и недополучает на ценах на сельскохозяйственные продукты… Это есть добавочный налог на крестьянство… Это есть нечто вроде «дани», нечто вроде сверх налога, который мы вынуждены брать временно для того, чтобы сохранить и развить дальше нынешний темп развития индустрии»[414].

Завершение «восстановительного» этапа было связано с тем, что возможности взимания этой «дани», выражавшейся в «ножницах цен» между промышленными и сельскохозяйственными товарами, оказались к 1928 г., по словам А. Вайнштейна, «блестяще» ликвидированы (Таб. 7)[415].

Таким образом, уже в 1928 г. страна возвращалась к ситуации 1921–1922 г., когда деревня фактически финансировалась за счет перекачки средств из города. Возможности дальнейшего сжатия потребления деревни, при существующей хозяйственной модели, оказались практически исчерпаны. Свидетельством тому являлся тот факт, что «повышение плановых цен в 1928 г. оказалось недостаточным для сближения цен разных секторов – базарные цены увеличивались в гораздо большей степени, в результате чего к началу 1929 г…, – отмечал А. Вайнштейн, – Синтез двух основных начал ценообразования… на сельскохозяйственные продукты сменился наличием двух резко различающихся между собой уровней цен, в дальнейшем более обособляющихся и независимых друг от друга»[416].

Таб. 7. «Ножницы цен» между промышленными и сельскохозяйственными товарами, %[417]

Действительно на 1.01.1929 индекс цен сельскохозяйственных товаров в частной торговле превысил аналогичный индекс обобществленной торговли на 62,5 %, в то время как на начальную дату – 1.10.1924 это превышение составляло только 11 %[418]. Уже в 1928 г. в отдельных городах стали вводиться карточки, в 1929 г. они были введены повсеместно. Дальнейшее развитие народного хозяйства, приходил к выводу А. Вайнштейн, уперлось с одной стороны «в необходимость внутрипромышленного накопления…, а с другой, было бесцельно, ибо…(из-за низкой покупательной способности деревни) не дошло бы до потребителя, а осталось в товаропроводящей сети»[419].

Этот результат был спрогнозирован С. Прокоповичем, еще в декабре 1916 г.: после краткого оживления экономики после войны, писал он, «затем неизбежно должен последовать промышленный застой, который будет тянуться много лет. Война истребила множество материальных ценностей… Капиталов… После войны, труд человека будет гораздо хуже оборудован средствами производства, чем до войны. И промышленность, и сельское хозяйство будут лишены средств для своего развития. Те крохи, которые можно будет собрать, уйдут на приспособление к задачам мирного времени мобилизованной промышленности»[420].

Продолжение «восстановительного» этапа уперлось в истощение основного источника Капитала, необходимого, как для развития промышленности, так и одновременно создания платежеспособного рынка сбыта на промышленные товары, который, в то время, крылся прежде всего в деревне.

К завершению «восстановительного этапа» – к 1927/28 гг., доля промышленности в ЧНП достигла уровня 1913 г. и составила ~ 28 %; доля сельского хозяйства, представлявшего 82 % населения, вернулась на свои ~ 50 %; остальное давали услуги[421]. Вывести экономику аграрной страны, где в 1926 г. еще 40 % пахотных орудий по-прежнему составляли деревянные сохи[422], на новый – индустриальный уровень должен был следующий этап развития, который получил название «реконструкции»[423], и для своего осуществления, он требовал, прежде всего, – Капитала!!!

Мальтус раскрыл Дьявола

Мальтус раскрыл Дьявола.

Дж. Кейнс[424]

Проблема накопления Капитала, для перехода на новый этап развития, становилась вопросом жизни и смерти для страны! Но даже она меркла, по сравнению с другой проблемой – с проблемой все более нарастающего аграрного перенаселения – огромного и все увеличивающегося количества «лишних рук». Остроту этой проблемы наглядно демонстрировал тот факт, что именно требование растущим избыточным крестьянским населением «земли», определило падение, как царского, так и Временного, и всех последующих «белых» правительств[425].

«Необычайные происшествия последних двух лет в России, колоссальное потрясение общества, которое опрокинуло все, что казалось наиболее прочным… являются, –