Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

Восторгаясь искусством Жозефины, Рейнхардт не лукавил. Но в его отношении к ней не было и малой толики той учтивости и уважения, которые он испытывал к Диане. Первым делом он пригласил ее на вечеринку в квартире Карла Густава Фольмеллера, либреттиста «Чуда», и как только Жозефина зашла, ей стало ясно, что это что-то вроде мальчишника, куда ее позвали для развлечения. Она послушно сделала все, что от нее требовалось: разделась почти догола и исполнила интимный эротический танец с другой танцовщицей. Происходившее ее не возмущало; так тогда было принято, девушки вроде нее обслуживали мужчин, у которых были деньги и власть. Кроме того, она, скорее всего, была под кайфом – в Берлине она временно пристрастилась к кокаину, которым угощали на каждой вечеринке.

Один из гостей, Гарри Кесслер, отметил, что Жозефина обладала любопытной способностью абстрагироваться от происходящего. Танцуя, она словно забывала, что на нее смотрит множество мужчин, и растворялась в движениях собственного тела. Кесслер считал, что в этом нет ничего эротического: напротив, она танцевала с такой уверенной грацией и достоинством, что казалась одетой.

Эта трансформация заворожила Кесслера и напомнила ему о библейской Суламифи, которая сохранила духовную чистоту, даже когда ее забрали в гарем царя Соломона. Он решил, что талант Жозефины идеально подходит для балета-пантомимы по библейскому сюжету, и пригласил ее к себе домой, чтобы обсудить проект. Жозефина подумала, что ее опять зовут на мальчишник наподобие того, что был у Фольмеллера, но явившись к Кесслеру, в ужасе увидела среди гостей женщин. Она объяснила ему, что не станет раздеваться перед респектабельными дамами, так как это унизительно и нарушает ее личный кодекс чести. Кесслер сказал, что позвал ее совсем не за этим; тогда ее настроение переменилось, и она не колеблясь согласилась исполнить импровизированное соло Суламифи прямо на месте, в гостиной.

Ее выступление поразило Кесслера. В комнате стояла большая скульптура Аристида Майоля – женщина на корточках. Жозефина инстинктивно обратилась к ней за вдохновением. Она танцевала так, будто скульптура была священным идолом, а она сама – жрицей в экстазе; в то же время ее тело будто переняло форму скульптуры, имитировало ее линии и плотность. После Кесслер вслед за Рейнхардтом стал умолять Жозефину остаться в Берлине и продолжить раскрывать свой талант под его руководством.

Все это казалось ей весьма заманчивым. У этих мужчин явно имелись деньги и влияние; они могли помочь ей продвинуться в карьере. Ей также нравилась перспектива поселиться в Берлине: шумная уличная жизнь и еда напоминали ей о родине. Но сколько бы она ни улыбалась, кивала и соглашалась со всем, что предлагали ей Кесслер и Рейнхардт, у нее имелись другие, противоречивые обязательства. Во-первых, «Негритянское ревю», которое Кэролайн Дадли не планировала закрывать еще по меньшей мере несколько месяцев. Во-вторых, контракт с «Фоли-Бержер», который Жозефина подписала перед отъездом из Парижа.

Владелец и менеджер престижного кабаре Поль Дерваль обратил внимание на Жозефину и углядел в ней коммерческий потенциал, еще когда она только приехала в Париж. Он подошел к ней лично и предложил сыграть главную роль в своей следующей весенней постановке «Сенсация дня». Ничего не сказав об этом Кэролайн или кому-либо еще, Жозефина подписала с Дервалем контракт, а потом об этом забыла. В ее мире бумажки ничего не значили: свидетельства о браке и документы о разводе, по ее мнению, были никому не нужной макулатурой.

Теперь у нее нарисовались планы на Берлин, в разговоре с прессой она беспечно заявляла, как ей нравился город, и, естественно, слух об этом дошел до Дерваля. Тот послал в Берлин агента, чтобы он напомнил Жозефине о соглашении и потребовал немедленно вернуться в Париж и начать репетиции. Жозефина поняла, в какой запутанной ситуации оказалась, причем целиком по своей вине, и попыталась обратить ее себе на пользу. Очевидно, что Дерваль и дальше продолжал бы настаивать, чтобы она выполнила свою часть сделки, и остаться в Берлине у нее не вышло бы; тогда она решила заставить его заплатить за то, что лишил ее возможности выступать в Берлине, и заявила агенту, что вернется в Париж лишь при одном условии – если ей повысят гонорар на четыреста франков за шоу. Таким образом, ее ежемесячный доход увеличился до 5500 долларов. Ни одна парижская артистка не могла претендовать на такой огромный гонорар.

Что до «Негритянского ревю», Жозефина решила, что оно проживет и без нее. Дадли пришла в ужас, когда ей сообщили об уходе Жозефины; поскольку без нее проект ждал неминуемый крах, она сделала все возможное, чтобы ее переубедить. Пыталась пристыдить ее – мол, где бы она была без этого ревю; взывала к ее профессиональным инстинктам и предупреждала, что коммерческая сцена не даст ей проявить себя, и в «Фоли-Бержер» она превратится в «танцующую марионетку, связанную по рукам и ногам». Но Жозефина была неумолима. В ответ на эмоциональные увещевания Кэролайн, твердившей, что «Фоли-Бержер» «разъест ее душу», она жестоко отвечала: «Миссус, у меня все в порядке». Кэролайн начала судопроизводство, обвинив Жозефину в нарушении условий договора, но ей не хватило духу довести дело до конца. Она слишком хорошо знала Жозефину и понимала, что для той попросту не существовало такого понятия, как преданность: «Она по-прежнему была ребенком, дворовым ребенком, видела то, что ей нужно, и брала это». Коллеги Жозефины по «Негритянскому ревю» отнеслись к ее уходу с меньшим пониманием, ведь всего через неделю после ее увольнения постановку закрыли. Ни у кого из артистов не было накоплений; кто-то сумел найти работу в Европе, другие были вынуждены уехать домой. Что до Кэролайн, после «Негритянского ревю» у нее осталось долгов на 10 тысяч долларов. По словам ее дочери Софи, именно из-за этого распался брак Кэролайн.

Кэролайн Дадли была не единственной, кто предсказал, что уникальные качества Жозефины вскоре превратятся в обычный товар. Нэнси Кунард писала обзор «Сенсации дня» для «Вог» и жаловалась, что в этом шоу танец Жозефины уже не вызывает чистого восторга. Однако для самой Жозефины эта постановка стоимостью полмиллиона долларов стала громадным карьерным скачком. «Фоли-Бержер» был старейшим мюзик-холлом Парижа; на его сцене выступали Морис Шевалье, Чарли Чаплин и Мистенгет, французская певица, которую Жозефина считала своим главным кумиром и главной соперницей. Изначально у кабаре была плохая репутация, но с приходом Дерваля проституток, промышлявших у черного хода, разогнали, а фирменные обнаженные сцены дополнили современными спецэффектами и роскошными декорациями.

У каждой постановки имелась тема. В «Сенсации дня» Дерваль планировал противопоставить первобытную энергию танцев Жозефины сценам,