Леонид Брежнев. Опыт политической биографии - Виктор Деннингхаус

взять краткую напутственную речь (так сделал Сталин в 1952 г.)»[1260]. Несмотря на такие мрачные прогнозы, Брежнев лично открыл ХХV съезд (февраль 1976 г.), выступив на нем с отчетным докладом, продолжавшимся в течение 4 часов и прерываемым, как и полагалось, «бурными овациями делегатов». Иностранные корреспонденты, представители зарубежных компартий и делегаты были удивлены неожиданно проявившейся работоспособности и хорошей дикцией генсека. «Неожиданно бодр и четок в произношении был Брежнев, – оценил ораторские способности генсека и Черняев, – причем чем дальше, тем энергичнее он читал текст. Думаю, что [он] был на уровне своих выступлений (в смысле ораторства) 4–5-летней давности» [1261].

1 января 1977 г. Черняев записал: «На фоне продолжавшегося около месяца фестиваля награждений 70-летнего Генерального не было, думаю, человека – от простого работяги до рафинированного интеллигента и даже аппаратчика, – который бы, глядя на это каждый день по телевизору, не удивлялся, не возмущался, не издевался бы над собой и властями, не смеялся бы»[1262]. Необходимость прекратить или резко ограничить «телевизионный» способ репрезентации первого лица государства становилась все более очевидной. Думали об этом и самые близкие люди Брежнева. В.Т. Медведев в своих воспоминаниях пишет о том, что жена Брежнева, Виктория Петровна, неоднократно, особенно после телевизионных трансляций с его участием, начинала разговор о необходимости уйти на пенсию, на что муж традиционно отвечал: «Не отпускают»[1263]. 18 июня 1977 г. Черняев писал: «Неужели само чувство самоуважения (самосохранения) не подсказывает, что закрытость таких органов, как пленум ЦК, заседание Совмина, Президиума Верховного Совета, позволяют удерживать в головах народа хотя бы мифологию власти? Пусть, мол, они там думают, что хоть тут-то идет деловой разговор, а не треп и аллилуйя! Неужели даже этого уже не понимают? Неужели КГБ не может доложить, что по стране идет гомерический хохот и стынет полное безразличие ко всем этим театральным зрелищам, которые заменяют реальное управление и демонстрируют полное бессилие главного действующего лица. А может, циничный и хамоватый Лапин и его телевизионщики сознательно выставляют его на посмешище?»[1264]

К концу 1970-х гг. Брежнев уже не просто шепелявил и невнятно произносил свои «бесконечные речи», но и кардинально искажал значение целых слов, что было настоящей пыткой как для него самого, так и для слушателей и переводчиков. «И речи, речи, речи… произносимые со страшным косноязычием на глазах всего народа, – находим мы в записях Черняева в феврале 1978 г., – который ему [Брежневу] и сочувствует, и смеется, и даже возмущается его окружением, не желающим его “остановить”»[1265].

Впрочем, периодически Брежнев собирался и мог «выдать на-гора» вполне приемлемое выступление. При вручении Брежневу в апреле 1980 г. Ленинской премии по литературе генеральный секретарь произнес непривычно четкий для слушателей доклад. «К всеобщему удивлению, он сам говорил бодро, не коверкал фраз и слов, не бормотал, – зафиксировал в дневнике и Черняев, – будто вернулся лет на пять назад. И речь приличная. Кто-то там насобачился подлаживаться к его нынешнему состоянию»[1266]. Как некое «чудо» расценивалось современниками и выступление Брежнева «без заглядывания в бумажки» и коверкания слов на пленуме ЦК КПСС в июне 1980 г.[1267], а также при открытии Олимпиады. По Москве даже стали ходить слухи, что Брежнева вылечила «народная целительница Джуна». Западногерманские стоматологи, напротив, никакого «чуда» в этом не видели, утверждая, что это полностью их заслуга.

Л.И. Брежнев на заседаниях Президиума Верховного Совета СССР

1978

Фотограф В. Мусаэльян

[РГАКФД]

Благодаря дневниковым записям нам становится ясно, что Брежнев прекрасно понимал всю трагичность своего положения как «главного оратора партии», но был вынужден плыть по течению. Вместе с тем генсек еще пытался бороться со своим недугом. Готовясь к выступлению на XXVI съезде КПСС и прекрасно понимая, что ему будет крайне сложно выдержать многочасовую нагрузку, Брежнев «обкатывал» свою речь в пустой аудитории Кремлевского дворца съезда. «Пробовал говорить в зале Кремля», – записал генсек в свой «дневник» 21 февраля 1981 г. Подгонка зубными техниками протезов, корректировка и устранение из брежневских текстов его помощниками и референтами сложных для произношения слов и выражений, а также многочисленные попытки «заново» научиться говорить продолжались до самых последних дней жизни Брежнева с переменным успехом[1268]. Фактически вымучив свой последний в жизни отчетный доклад XXVI съезду КПСС в марте 1981 г., Брежнев позволил себе вместе с залом посмеяться над своим близким соратником по Политбюро Андреем Кириленко, который читал по слогам и сильно коверкал фамилии делегатов съезда – кандидатов в члены ЦК КПСС[1269].

Проблема была гораздо глубже, чем просто слабоволие и нежелание генерального секретаря прекратить «фигурять» по телевизору. От него требовалось непосредственное участие в ритуалах власти, а интересы пропаганды диктовали их возможно более широкую демонстрацию по телевидению. Ян Плампер установил, что каждое новое, «неканоническое» изображение Сталина перед обнародованием подлежало его личному утверждению или на это требовалась санкция Секретариата Сталина[1270]. Теперь же телевидение каждый день размножало брежневский образ миллионными тиражами, то есть в таких масштабах, которые и не снились «вождю народов».

6 ноября 1982 г., за четыре дня до своей смерти, Брежнев лично наградил Лапина орденом Ленина и вручил ему звезду Героя Социалистического Труда. Если верить Егорову, то в этот момент награды выскользнули из рук генсека и упали на пол. Лапин опустился на колено, поднял коробочки и произнес: «Ничего, Леонид Ильич, наши ребята это вырежут из пленки»[1271]. «Ребята» могли многое «вырезать» из пленки[1272], но они уже никак не могли «вырезать» укоренившийся в народе образ немощного «кремлевского старца». Брежнев оказался слишком публичным политиком для советской политической системы, это предопределило как его успех, так и его поражение. Телевидение, даже подобострастное и цензурируемое, нарушало правило отстраненности и чужеродности верховной власти в России как залога сохранения ее сакральности в глазах народа.

Не случайно уже Ю.В. Андропов полностью отказался от публичности, при этом совершенно закрыв от общества информацию о своем здоровье. В итоге главная роль репрезентации власти вновь была возложена на портреты и газеты, а в глазах народа серьезно больной и практически ослепший Андропов вплоть до своей кончины выглядел вполне здоровым и дееспособным политическим лидером.

«Брежневиана» в живописи

Телевидение и фотография отодвинули на вторые-третьи роли живописные изображения Брежнева, но они также сыграли свою роль в деле репрезентации вождя. Сохранилась фотография В. Мусаэльяна, на которой Брежнев с гордостью демонстрирует Индире Ганди во время ее визита в СССР 8–16 июня 1976 г. свой портрет в маршальской форме кисти художника И.А. Пензова. Дорожку к