Всемирный потоп - Адам Туз

Годом ранее, в декабре 1919 года Китай успешно заключил свой первый международный договор о дружбе с Республикой Боливия, в котором ясно говорилось о равном статусе и недопустимости экстерриториальности. К марту 1920 года Китай установил дипломатические отношения с Веймарской республикой. В июне 1920 года Пекин заключил аналогичный договору с Боливией договор с Персией. В мае следующего, 1921 года переговоры с Берлином закончились подписанием торгового соглашения, в котором признавалась независимость тарифной политики обеих сторон. Китай был лишён свободы при выборе тарифов по условиям неравных договоров XIX века. Германия лишалась этого права в соответствии с Версальским договором. Для таких радикально настроенных студентов, как Мао Цзэдун, параллели между положением Китая и Веймарской республики выглядели убедительно[978]. Обе страны стали жертвами западного империализма. Тогда Сунь Ятсен, лидер националистов и давний поклонник Бисмарка и германского организованного капитализма, пошёл на следующий шаг. В 1923 году он пытался наладить сотрудничество между Веймарской республики и Пекином, говоря, что «лучшим способом сбросить иго Версаля будет содействие созданию великой, сильной и современной армии в Китае», чтобы он мог стать «своего рода невидимой силой на Дальнем Востоке, готовой» прийти на помощь Германии[979].

Правда, для того, чтобы представить китайско-германский союз действенным средством освобождения обеих стран, требовалось богатое воображение. Китай нуждался в рычагах воздействия в Азии. В системе внешнего надзора за Китаем, которую пытались построить западные державы, не хватало одного звена — России. Россия была разрушена в результате гражданской войны и не участвовала в версальском процессе. Мог ли в этих условиях Пекин использовать переговоры с Москвой для того, чтобы пробить брешь в системе неравноправных договоров?

Ещё в июле 1918 года, когда борьба вокруг Брест-Литовского договора приближалась к высшей точке, комиссар Георгий Чичерин заявил о том, что советская власть отказывается от всех претензий на экстерриториальную неприкосновенность в Китае. Год спустя это обещание подтвердил заместитель наркома Лев Карахан. Пользуясь языком «петроградской формулы» мира 1917 года, он обещал, что советская власть отказывается от всякого рода «аннексий… и подчинения других народов, а также от любых контрибуций»[980]. Через какое-то время военная фортуна вновь повернулась к Советам, и Кремль начал задумываться над сделанным ранее заявлением. Однако Китай решил воспользоваться этим случаем. Весной 1920 года перевод заявления Карахана появился в широкой печати и вызвал сенсацию. 27 мая 1920 года в так называемом Протоколе Йили, подписанным участниками китайско-советских переговоров, состоявшихся в северо-западной китайской провинции Синьцзян, Советы выразили своё согласие с двумя требованиями, выдвинутыми Китаем, которые были отвергнуты западными странами: полной свободой при определении тарифов и переходом под китайскую юрисдикцию русских, проживавших в Китае. Вскоре после этого Китай в одностороннем порядке прекратил выплаты России компенсаций за ущерб, нанесённый в ходе Боксёрского восстания. Затем Китай отозвал своё признание неприкосновенности того, что оставалось от царского посольства в Китае, а 25 сентября 1920 года китайские войска взяли под свой контроль русский сектор европейской концессии в северном портовом городе Тяньцзинь, подняв над ним государственный флаг Китая.

Тогда же Пекин взял под свой контроль северо-восточную границу, направив в Харбин вооружённый отряд полиции, который заставил русских чиновников, обеспечивавших правосудие на всей территории принадлежавшей России Китайской Восточной железной дороги, покинуть здание суда. Кроме того, 1400 миль железнодорожных путей, представлявших собой последний отрезок Транссибирской железнодорожной магистрали, имели особое стратегическое значение для северо-восточного Китая. Захват Харбина был прелюдией для дальнейшего агрессивного расширения китайского влияния. В декабре Пекин взял «под общий контроль» управление железной дорогой и запретил русскому персоналу «любую политическую деятельность»[981]. Выдвижение подобных требований, не говоря уже об их рассмотрении, стало серьёзной проверкой изменившегося в результате развала России баланса сил. Удастся ли Китаю закрепить эти изменения навсегда, будет зависеть от западных держав, Японии и России.

18. Фиаско Вильсона

10 июля 1919 года, представляя в Сенате Версальский договор, Вильсон не скупился на образные выражения. «Сцена готова, приоткрыта завеса судьбы. События развивались по плану, недоступному нашему пониманию: этим путём мы шли по воле Провидения. И мы не можем свернуть с этого пути. Мы можем двигаться только вперёд, обратив наши взоры к небу и вдохновляясь явленным нам видением. Именно так мы и появились на свет. Воистину, Америка укажет путь. Свет освещает путь вперёд и только вперёд… Может ли наш народ или другие свободные народы отказаться от выполнения этого великого долга? Осмелимся ли мы своим отказом разбить сердце мира»?[982] Тон был возвышенным, но Вильсон не преувеличивал. И победители, и побеждённые видели в США основу нового порядка. Вильсон намеревался покинуть Париж 26 июня, и Ллойд Джордж направил ему последнее отчаянное письмо, в котором заклинал Вильсона предоставить доверие американского правительства «в распоряжение народов в целях восстановления всего мира»[983]. Но от Вашингтона зависело не только восстановление финансов. Мир между Францией и Германией зависел от совместных гарантий безопасности, подтверждённых Лондоном и Вашингтоном. В Азии премьер-министр Японии Хара связывал свою внешнюю политику с Вашингтоном, а Китай ожидал нужных ему перемен от Лиги Наций. То же самое происходило и в Германии, надежды которой Вильсон не оправдал, но где понимали, что лишь ценой своей подписи Германия сможет добиться создания международных структур, способных пересмотреть ненавистный Версальский договор.

Однако по возвращении Вильсона в США стало ясно, что серьёзной схватки в Конгрессе не избежать. С первых своих шагов в политике Вильсон размышлял о заложенном в американской конституции разделении властей. В политику его привело понимание того, что американское государство достигло поворотного момента, требующего творческого президентского правления. Начиная с 1913 года Вильсон по-новому подходил к президентским полномочиям, стремясь направить действия Конгресса и мобилизовать общественное мнение. Он создал новый аппарат управления национальной экономикой, которой теперь в первую очередь и главным образом управляла ФРС. Война привела к вмешательству государства во все сферы жизни Америки. 1919 год стал не только годом проверки Конгресса на примере ратификации Версальского договора, но и годом испытания для всего политического проекта Вильсона в целом. Паралич, возникший в результате противостояния Белого дома и Сената, осложнялся самым суровым полномасштабным социально-экономическим кризисом, с которым Америка столкнулась со времён тяжёлого периода рецессии и мобилизации всех сил страны в 1890-х годах. В этот катастрофический момент стала очевидной не только центральная роль США в мировой политике, но и немощь американского государства, не позволявшая ему превратиться в центр нового мирового порядка. История Америки перестала быть драмой внутреннего характера. Политический и экономический кризис послевоенной