Всемирный потоп - Адам Туз

I

Вильсоновские пропагандисты изображали «сражение за договор» как второй раунд в развернувшейся борьбе между президентским идеализмом и цинизмом «старых политиков»[984]. Первый раунд состоялся в Париже, второй пройдёт в самой Америке. Изначально преимущество было не на стороне Вильсона. Уступки, на которые он пошёл в ответ на требования Японии и Антанты, подрывали легитимность Версальского договора. Разочаровавшись в Вильсоне, его покинули друзья из числа левых. Даже прогрессисты из «Новой Республики» отказывались признавать свою причастность к договору. В течение сентября 1919 года Генри Кэбот Лодж, лидер республиканцев в Сенате, не давал Вильсону покоя, действуя через Комитет по международным делам. Желая продолжить вендетту, Лодж собирал свидетельства о недовольстве всех меньшинств, проживавших в Америке. Он даже воспользовался разочарованием бывших сторонников Вильсона, таких как юный Уильям Буллит, который публично озвучил неприятные детали разногласий между Вильсоном и госсекретарём Робертом Лансингом[985]. Это была борьба на выбывание. Страдавший от гипертензии президент рисковал своей жизнью. Пытаясь обойти Сенат и восстановить прямую связь с американским народом, Вильсон отправился в изнурительную поездку по стране, в ходе которой разъяснял необходимость ратификации договора. В самую жару в разгар бабьего лета первые приступы недомогания заставили президента 26 сентября прервать поездку по западным штатам. В ноябре, когда состоялось решающее голосование в Сенате, частично парализованный Вильсон был прикован к постели.

Для критиков президента сама по себе сюжетная линия героического провала президента служила показателем его искажённого понимания действительности. Впоследствии главный свидетель Лоджа Буллит будет искать утешения после столь ощутимого провала на кушетке психоаналитика Зигмунда Фрейда. Вместе Буллит и Фрейд выступят соавторами психологической биографии, посвящённой анализу причин неудач президента, как человека, живущего в воображаемом мире, в котором преобладает язык, сформированный его деспотичным отцом-пресвитерианцем[986]. Республиканцы и демократы, заинтересованные в компромиссе, считали президента упрямцем. Большинство в Сенате было готово поддержать договор. Но для этого было необходимо набрать две трети голосов. Конечно, существовало и непримиримое изоляционистски настроенное меньшинство. Но не оно лишило Вильсона мира, к которому тот стремился. Главную опасность для Вильсона представляли лидеры основной массы республиканцев, которых нельзя было обвинить в изоляционизме. Они выступали за более активную позицию в войне, чем та, которую занимал Вильсон. Даже выступая с критикой Статута Лиги Наций в Сенате 12 августа 1919 года, Лодж в своей возвышенной речи, выдержанной в резких тонах, которые редко использовал Вильсон, говорил о США как о «самой большой надежде всего мира»[987]. Как и Тедди Рузвельт, он иногда чувствовал готовность рассмотреть возможность создания трёхстороннего союза с Британией и Францией. В 1919 году в пользу Лиги Наций активно выступали и другие видные республиканцы. Большинство в две трети членов Сената было готово поддержать договор, но с оговорками, прежде всего касавшимися статьи 10 Cтатута Лиги Наций, в которой говорилось о коллективной помощи в случае агрессии против членов Лиги Наций. Эти члены Конгресса требовали, чтобы именно за ними оставалось решающее слово при принятии решения о коллективных действиях. Недостаточно ясная формулировка в тексте Статута позволяла интерпретировать эту статью именно так. Вот почему главным препятствием на пути достижения компромисса оказался сам Вильсон, который настаивал на том, что договор должен быть либо принят полностью, либо не принят вообще.

19 ноября в ходе первого решающего голосования в Сенате республиканцы отклонили договор, а находившиеся в меньшинстве демократы, действуя согласно указаниям Вильсона, заблокировали предложение принять договор с оговорками. Это противостояние в Сенате продолжалась 5 месяцев. 8 марта 1920 года Вильсон подтвердил свой отказ пойти на уступки республиканскому большинству, а в ходе голосования, состоявшегося 19 марта, Сенату так и не удалось собрать две трети голосов, необходимых для принятия договора в его начальном варианте или с поправками.

То, что договор не удалось ратифицировать даже с поправками, безусловно, во многом стало результатом действий самого Вильсона. Правда, даже если бы президент пошёл на компромисс, было не очевидным, что оговорки, которых требовал Лодж, окажутся приемлемыми для Антанты[988]. И дело было, конечно, не в статье 10. Британцам диктат Совета Лиги Наций был нужен не больше, чем Лоджу. Более серьёзные проблемы сулила позиция Лоджа, настаивавшего на том, что Америка не может быть связана решением, при принятии которого у Британской империи коллективно окажется более одного голоса. Лодж также хотел отказать Японии в её претензиях на Шаньдунский полуостров. Единственным способом избежать тупика, возникшего осенью 1919 года, было включить республиканцев в состав делегации на переговорах в Париже. Многие критиковали Вильсона за то, что он лично возглавил делегацию США в Париже и не допустил участия в переговорах самых неудобных для него представителей республиканской партии. И в этом случае сыграли свою роль личные амбиции. Правда, нарастающая жёсткость полемики в ходе выборов 1916 и 1918 годов делала маловероятным формирование делегации с участием представителей обеих партий. На тех выборах внешняя политика была политизирована как никогда прежде.

Но в «сражении за договор» речь шла о нечто большем, чем о простом конфликте между партиями. Разногласия между Вильсоном и республиканцами не были разногласиями между либералами-интернационалистами и закосневшими изоляционистами, хотя и это имело место. Вильсон представлял себе США в роли смотрителя за мировым порядком, в то время как взгляды республиканцев на мирный процесс были ближе к взглядам европейцев. Невнятным обязательствам, заложенным в Статуте Лиги Наций, Лодж гораздо больше предпочитал развитие союза, сложившегося ещё во время войны между Америкой, Британией и даже Францией. Если Америке предстоит взять на себя новые жёсткие международные обязательства, то она должна ясно представлять, с какими ограничениями в её собственной политике это будет связано. Союзы военного времени имели разумное обоснование, которое было вбито в переменчивое сознание демократического американского электората[989]. В противоположность этому, Лига Наций представлялась чем-то весьма неопределённым. Мыслившие юридическими категориями республиканцы-интернационалисты, такие как Элиу Рут, относились к формулировкам, содержавшимся в Статуте Лиги Наций, намного серьёзнее, чем это мог себе представить Вильсон[990]. Они считали, что Америке грозят последствия взятых ею на себя юридических обязательств перед организацией с непонятными принципами. Допускающие изменения обязательства общего характера, содержавшиеся в статье 10, не требовали согласия Сената. Имеются свидетельства того, что Вильсон на самом деле видел в Лиге Наций способ освободить Америку от тесных объятий её партнёров из Антанты. Об этом он говорил и в Белом доме во время ланча с лидерами Сената в середине августа, указывая на то, что статья 10 подразумевает лишь моральные обязательства[991]. Если же Соединённые Штаты с самого начала