Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

Англии Георг III (1738–1820) правил страной без малого 40 лет, хотя не был ещё очень старым. Впрочем, к 60 годам он стал уже равно медлительным и физически, и умственно, особенно в письме: злоупотреблял громоздким слогом, «используя двадцать слов там, где другому достало бы и десяти»[1357]. К тому же Георг III с 1788 г. периодически страдал вспышками безумия, так что придворные вынуждены были надевать на него смирительную рубаху, а в 1811 г., по случаю его сумасшествия, при нём будет назначен регент, принц Уэльский (с 1820 г. — король Георг IV).

Итак, в рождественском послании 1799 г. Георгу III Наполеон предложил заключить между Францией и Англией мир. «Война уже в течение восьми лет разоряет четыре части света, — напоминал первый консул королю. — Неужели она должна стать вечной? Разве нет никакого способа её остановить? Почему две самые просвещённые нации Европы <…> приносят в жертву пустому тщеславию свою торговлю, собственность, процветание своих стран? Почему мы отказываемся признать, что мир — это первая необходимость для человечества и самая высокая слава?»[1358]

Процитирую далее замечательного английского историка Винсента Кронина: «Первым деянием короля Англии в первый день нового столетия было сесть в Виндзоре за стол и собственноручно написать Гренвилу[1359] о том, что он думает по поводу «письма корсиканского тирана». Положительно невозможно входить в контакт с «новым нечестивым, самозваным аристократом», и он не опустится до ответа на письмо. Гренвил должен составить письменный ответ — но не письмо! — Талейрану, но не «тирану». Гренвил немедленно разразился высокопарной и бестактной нотацией с требованием восстановить во Франции Бурбонов»[1360]. Наполеон продиктовал Талейрану жёсткий ответ: английское условие «так же неприлично, как если бы Франция потребовала восстановить в Англии Стюартов»[1361].

Реакция английских «верхов» на мирную инициативу Наполеона была резко негативной. Премьер-министр Уильям Питт Младший (1753–1806), сын премьер-министра Уильяма Пита Старшего (1708–1778), вдохновитель и организатор трёх кряду антифанцузских коалиций, выступил в английском парламенте с яростной филиппикой против лидера Франции: «Якобинство Робеспьера, Барраса, пяти директоров, триумвирата <…> целиком остаётся в человеке, который воспитан и вскормлен в недрах якобинства, который в одно и то же время есть и сын и защитник всех этих жестокостей»[1362]. В Англии началась истерическая кампания нападок на Бонапарта: пресса обзывала его «французским пугалом» и «тигром, которого выпустили на волю, чтобы он мог сожрать человечество», печатала карикатуры с изображением первого консула «верхом на сатане»[1363]. Мир с таким сатанинским всадником, порождением и воплощением Французской революции пугал английских аристократов больше, чем война с ним. Один из них, Эдмунд Бёрк так и писал Уильяму Гренвилу: «Самое ужасное — это не вражда с Францией, а дружба с ней. Её влияние, её пример, распространение её доктрин — вот её самое ужасное оружие»[1364].

Реакция имперского двора Австрии на приглашение Наполеона к переговорам о мире была менее эмоциональной, но столь же непримиримой: никаких переговоров! Франц I не проявил интереса к посланию первого консула, которое, кстати, заканчивалось такими словами: «Я далёк от всякой жажды пустой славы, и моим главным желанием является остановить потоки крови, которые неизбежно прольются на войне»[1365].

Насколько искренними были миротворческие обращения первого консула к монархам Англии и Австрии и рассчитывал ли он на успех своих инициатив? Историки судят об этом по-разному. Так, Чарльз Исдейл вслед за Вальтером Скоттом полагает, что для Наполеона «постоянная (! — Н.Т.) война являлась насущной потребностью», и его мирные предложения «вряд ли имели серьёзный характер»[1366]. В капитальной советской «Истории дипломатии» допускалась какая-то мера искренности со стороны Наполеона, но с оговоркой: «Бонапарт, понятно, нисколько не надеялся, что его противники пойдут навстречу сделанным им по отдельности мирным предложениям»[1367]. Думается, точнее было бы сказать: Бонапарт предполагал, что его противники не пойдут ему навстречу. Пожалуй, наиболее убедительна здесь точка зрения А.3. Манфреда: «Наполеон перелагал ответственность за все последующее на других. Он сделал всё, что мог, — первым протянул руку примирения»[1368].

Итак, призыв Наполеона к властителям Англии и Австрии заключить мир был отвергнут на глазах у всей Европы. Главные в то время противники Франции не колебались перед выбором «мир или война»: конечно, война! Впрочем, и Наполеон, предлагая мир, тоже был готов и к войне, тем более что войны он никогда не боялся.

Международная обстановка к 1800 г. имела для Франции свои плюсы и минусы по сравнению с 1798 г., когда Наполеон отбыл в Египет, а в Европе сложилась вторая антифранцузская коалиция. С одной стороны, за то время, пока Наполеон был в Египте, Франция лишилась почти всех плодов его блистательной Итальянской кампании 1796–1797 гг., потеряв практически всю Италию, Ионические острова и Мальту. Но, с другой стороны, вторая коалиция тоже ослабела: Россия после победы А. Массена над русскими войсками А.М. Римского-Корсакова под Цюрихом 26 сентября 1799 г., а Турция, после того как Ж.Б. Клебер разгромил её армию под Гелиополисом 20 марта 1800 г., вышли из коалиции; активная участница первой коалиции Пруссия на этот раз предпочла политику невмешательства, а Неаполитанское королевство, как и прежде, являло собой лишь вспомогательный резерв Австрийской империи. Таким образом, реально в 1800 г. Франции предстояло вести (точнее, продолжать) войну с двумя противниками — Англией и Австрией. Вновь, как это повторялось с 1792 по 1815 г. в составе всех семи антифанцузских коалиций, Англия будет поставлять на войну против Франции главным образом материальное обеспечение (оружие, снаряжение, продовольствие, валюту), Австрия — «пушечное мясо».

К тому моменту, когда Наполеон получил отказ в ответ на свою мирную инициативу, он уже знал, где, с кем и как ему придётся воевать. Его план кампании 1800 г. был загадочен и дерзок, но, как всегда, тщательно продуман. Наполеон хорошо знал театр военных действий, где должна была решиться судьба кампании. Это могла быть только Северная Италия. Именно там были сосредоточены главные силы Австрии — 128-тысячная армия под командованием барона Михаэля Фридриха Бенедикта Меласа (1729–1806). Он был одним из старейших (ему шёл 71-й год) и опытнейших австрийских военачальников, отличился ещё в Семилетней войне против войск Фридриха Великого как адъютант знаменитого фельдмаршала Л. Дауна, а в 1799 г. возглавлял австрийские войска в составе союзной русско-австрийской армии под общим командованием А.В. Суворова и участвовал в исторических, победоносных для союзников битвах у р. Треббия и под г. Нови. Кстати, Суворов отзывался о Меласе одобрительно: «честный, добрый старик», «действует похвально»