Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий

ядром оторвало обе ноги»[1401]. Евгений Викторович не учёл третьего случая, когда «боевые товарищи» видели, как Наполеон оплакивал своего друга и обергофмаршала М.Ж.К. Дюрока после боя под Гёрлицем 23 мая 1813 г.[1402]

На следующий день после триумфа Маренго Наполеон отправил консулам Республики короткое письмо, которое заканчивалось такими словами: «Я в глубочайшей скорби из-за смерти человека, которого я любил и уважал больше всех»[1403]. Первый консул велел похоронить Дезе в часовне монастыря на перевале Сен-Бернар. Тогда же при часовне был создан скромный музей, о котором Андре Кастело писал в 60-е годы XX в., что он ещё сохраняется[1404]. В Париже ровно через месяц после смерти Дезе была заложена в его честь и названа его именем новая набережная[1405], а в Клермон-Ферране ему поставили памятник, который уже в наше время видел и описал А.3. Манфред[1406].

А что Мелас? Может быть, он и шептал «в суеверном ужасе» по адресу Бонапарта: «Человек рока!»[1407] А может, и ничего не шептал. Но был он так потрясён невообразимым для него оборотом в ходе битвы, что наутро 15 июня прислал в штаб Наполеона парламентёров с просьбой о перемирии. Австрийский главнокомандующий соглашался, если ему дозволят уйти с остатками его войск за Мантую, отдать французам всё, чем владели австрийцы в Италии: Ломбардию, Пьемонт, Лигурию, вплоть до Генуи. В. Скотт назвал эти условия «капитуляцией» Австрии[1408]. А.3. Манфред пошёл ещё дальше. Цитирую его: «Если бы у Меласа потребовали большего — отдать противнику и всю Австрию, до Вены, он, наверное, и на это согласился бы. Как полководец, как человек Мелас после Маренго перестал существовать»[1409]. Это, конечно же, преувеличение.

Наполеон, естественно, принял австрийские предложения и в тот же день, 15 июня, подписал их вместе с Меласом. Более того, он выразил уважение австрийскому полководцу (вспомним: «честному, доброму старику», по мнению А.В. Суворова) и подарил ему великолепную турецкую саблю — трофей из Египта. Мелас был польщён. «Как только между нашими странами будет заключён мир, ради чего я приложу все усилия, — просил он передать Наполеону через его адъютанта, — я обязательно встречусь с первым консулом в Париже лично»[1410].

На следующий день, 16 июня, прямо с поля битвы Наполеон отправил своё, второе после 25 декабря 1799 г., письмо императору Австрии Францу I. «Война стала реальностью, — говорилось в этом письме с явным напоминанием о том, как австрийский самодержец отклонил полгода назад мирную инициативу первого консула. — Тысячи французов и австрийцев погибли. Тысячи семей скорбят о погибших отцах, мужьях, сыновьях. На поле битвы под Маренго, посреди раненых и 15.000 тысяч убитых, заклинаю Ваше Величество услышать зов человечности <…>. На долю Вашего оружия выпало уже достаточно славы. Даруем же нашему поколению мир и спокойствие!»[1411] Над этим письмом, в отличие от первого, декабрьского письма первого консула, австрийский двор и гофкригсрат задумались, а после полугодового вялого раздумья-сопротивления пошли на мир с Францией.

Победа Наполеона в битве при Маренго произвела на современников ошеломляющее впечатление. Она, по выражению А.С. Трачевского, «в один день погубила все успехи Суворова»[1412]. Уточним: не только Суворова, но и эрцгерцога Карла и того же Меласа. Италия снова была в руках французов. Фактически то был конец второй антифранцузской коалиции, хотя после Маренго она ещё держалась, точнее, агонизировала полгода. А.3. Манфред верно заметил, что «раскаты ставшей знаменитой битвы гремели тогда по всей Европе»[1413]. В Австрии и Неаполитанском королевстве они вызвали панику. По воспоминаниям князя Адама Чарторыйского, который в то время был русским посланником в Сардинии, «английский консул (в Неаполе. — Н.Т.), только что женившийся на молодой прелестной особе, счёл своим долгом бежать из Неаполя, как только узнал о поражении австрийцев при Маренго, бросив свою жену»[1414]. А в Петербурге император Павел I радостно повторял в кругу придворных: «Ну что, видите, какую трёпку задали австрийцам с тех пор, как из Италии ушли русские!»[1415]

Не зря Наполеон много лет спустя вспоминал: «В моей жизни было три прекрасных дня: Маренго, Аустерлиц и Иена»[1416]. Так он поставил Маренго в один ряд с величайшими из своих 50 побед — под Аустерлицем 2 декабря 1805 г., где были разгромлены русско-австрийские войска под командованием М.И. Кутузова в присутствии императоров России и Австрии, и 14 октября 1806 г. под Иеной, где в один день с битвой при Ауэрштедте были фактически уничтожены вооружённые силы Пруссии во главе с Его Величеством королём, тремя Высочествами — племянниками Фридриха Великого и четырьмя фельдмаршалами.

Память о Маренго была Наполеону особенно дорога, поскольку здесь победа досталась ему с большим трудом. Синий плащ, который был на нём при Маренго, он хранил как драгоценность и на острове Святой Елены, до конца своих дней. Он даже своего боевого коня (нового, очень красивого, белой масти) назвал Маренго. Здесь, пожалуй, уместнее всего (хотя и отвлекаясь от Маренго) познакомить читателя с воспоминаниями Наполеона об одной из его лошадей: «Лошадь обладает памятью, знанием и чувством любви. Она отличает своего хозяина от слуг, хотя последние находятся с ней чаще. У меня самого была лошадь (а не Маренго ли? — Н.Т.), которая отличала меня от всех других людей, и, когда я сидел на ней, она ясно показывала своё понимание того, что её всадник превосходит всех других, окружавших его, — показывала тем, что выделывала антраша и двигалась с гордо поднятой головой. Она также никому не позволяла оседлать себя, за исключением одного конюха, который постоянно ухаживал за ней. Когда конюх ехал на ней, то её движения были совсем другими; казалось, она сознаёт, что позволила ехать на себе человеку, подчинённому её хозяину. Когда я терял дорогу, то обычно бросал поводья, и она всегда находила правильный путь в местах, где я со всей своей наблюдательностью и хвалёными познаниями не мог этого сделать»[1417].

Память о битве при Маренго увековечена не только во Франции, где, кстати, есть улица Маренго в Париже, а всему миру известен рецепт приготовления «цыплёнка а la Маренго». В Италии близ Алессандрии ещё при Наполеоне была сооружена триумфальная колонна, сохранившаяся поныне, а рядом с ней — музей с мраморным бюстом Дезе. Даже в Африке, около Алжира, с 1833 г. существовал «сад Маренго», а в США десять городов (!) называются Маренго[1418].

Когда речь заходит об историческом значении